— Почему?
— Оборотней боюсь.
— Вы уверены, что я не оборотень? — усмехнулся Пафнутьев.
— Да. Изредка я поглядываю на вас со стороны, интересуюсь, любопытствую... Не поверите — восхищаюсь... Иногда вы беретесь за очень чреватые дела. Я даже болею за вас, Павел Николаевич. Нет, вы не оборотень. Ко мне стекаются кое-какие сведения о жизни в правовых органах... Вы должны опасаться оборотней. Они есть в вашей среде, и их не так уж мало.
— Знаю.
— Поэтому мне бы хотелось просить вас о том...
— Чтобы я держал язык за зубами?
— Да, — улыбнулся Сысцов.
— Заметано. Еще по глоточку? — Пафнутьев открыл «Долгорукого» и вопросительно посмотрел на Сысцова. Тот не возражал, и Пафнутьев разлил остатки водки по пузатеньким рюмкам. — За победу! — Он поднял рюмку.
— Кого, над чем, над кем?
— Потом разберемся, за чью победу мы пили, Иван Иванович! — Пафнутьев выпил, прислушался к себе. Убедившись, что водка пошла по назначению, удовлетворенно кивнул и ловко подцепил вилкой полупрозрачный ломоть осетрины. — Значит, говорите, маленький, чернявенький? Шустренький и с пакетиком? — весело спросил Пафнутьев. И, видя, что Сысцов не понял вопроса, добавил: — Ну, тот, который глаз в вашу контору принес.
— А, — протянул Сысцов. — Во всяком случае, так его обрисовала моя секретарша.
— Я могу с ней поговорить?
— Не хотелось бы, Павел Николаевич, не хотелось бы, — Сысцов, полуобернувшись к окну, некоторое время с явным удовольствием смотрел на потоки дождя по стеклу. — Уж больно нервная какая-то банда на меня наехала. Тот же самый Левтов... Он мог договариваться с людьми. И по-хорошему, и по-плохому... Ведь крутой бандюга был... А обернулось вон как! Поэтому прошу — не надо трогать мою секретаршу, она девушка впечатлительная... Если будут вопросы, передайте мне, я сам у нее уточню все, что вас заинтересует. То, что она запомнила, я передал — кудрявенький, чернявенький, одет во все темное...
— Одну минутку, Иван Иванович! Вы сделали важное уточнение... Он действительно кудрявенький? Или патлатенький? Или просто чернявенький? Он смуглый или загорелый? Вы меня понимаете?
— Наш он, Павел Николаевич, наш. Не с Кавказа.
— Ну что ж, пусть так.
— Секретарша у меня девочка не просто впечатлительная, а еще и наблюдательная. Другие в секретаршах не задерживаются.
— Значит, Левтов из крутых?
— Да, — помолчав, сказал Сысцов.
— Ручонки у него того...
— Замараны ручонки, Павел Николаевич.
— Авторитет?
— Да.
— Хорошо, наведу о нем справки... Хотя не знаю, зачем это, человека-то нет.
