— Джордж, все, что от тебя требуется, это лечь с телкой в постель и получить удовольствие. Почему ты думаешь, что они педерасты? Я бы запросто сделал это.
— И позволил бы снимать себя?
— Это с такой-то бабенкой? Без проблем! Ты только покажи мне то место, где они снимаются.
Джордж передвинулся на край кресла, безразлично махнул рукой и сказал:
— Пошли. Ларри ждет.
— Ну еще минуту. Он же сам назначил меня дежурить в этой комнате, разве нет? Подожди еще чуть-чуть. Ты должен досмотреть, сейчас будет самое клевое место! Понимаешь, эта сучка вертела им, как хотела, и не отпускала ни на шаг. Парень уже из последних сил выбился, весь аж позеленел. Смотрю: продолжение ему совсем не в кайф. Наконец он оттолкнул ее, приподнялся на локтях и шепчет: «Послушай, дорогая, я женился на тебе, чтобы быть вместе с тобой в радости и в горе. Но...» А она, стерва такая, спрашивает: «Да, о'кей, ну и что?» Тогда он говорит — в этом самая соль, приятель, — он говорит: «Но только не в обед...» Клево, да? — Бутс скабрезно заржал, подскакивая в кресле, словно это он сам отмочил такую шутку.
Джордж приподнялся с кресла, но тут же упал обратно. Он сдавленным голосом прохрипел что-то нечленораздельное и выбросил вперед ногу, словно невидимый невропатолог ударил его молоточком по колену. Мафиози энергично засучил руками, как бы стуча по подлокотникам кресла в приступе бурного веселья.
Бутс снова рассмеялся, довольный такой реакцией своего дружка на его непристойный рассказ. Он повернулся к Джорджу, заглядывая ему в лицо, но вдруг похолодел, его смех словно ножом отрезало: глаза Джорджа вылезли из орбит, язык вывалился изо рта и свесился на подбородок, тело обмякло.
И тут Бутс увидел над поникшей головой приятеля здоровенные кулаки и чей-то темный силуэт позади кресла. Он понял: случилось то, о чем все боялись говорить вслух, — в Техас пришло правосудие...
Бутс попробовал позвать на помощь, но со сведенных судорогой губ сорвался только хрип: «Боже мой!» Ему хотелось вскочить и хоть что-нибудь предпринять для своего спасения, но смертельный ужас парализовал его волю и приковал к креслу.
На этом подошло к концу время, отпущенное Всевышним Бутсу Фарингетти. Те же сжатые кулаки мелькнули над его головой, в горло впилось что-то мягкое, как капрон, и прочное, как сталь. Последним, что видели его выскочившие из орбит глаза, была нависшая над ним огромная фигура человека, шепнувшего так полюбившуюся ему фразу: «Но не в обед...»
