Корабль, вне всякого сомнения, был перегружен экспертами или по крайней мере докторами наук. Когда назвали мое имя, я последовала примеру доктора Гордон: встала и тут же села со скромной улыбкой, без комментариев.
Меня представляли последней. Пока несколько членов команды устанавливали диапроектор, в зале поднялся гул голосов. Свит воскликнул:
— Значит, вы — доктор Блисс! Это честь для нас. Обожаю исламское искусство. Скажите...
Я поспешно вскочила:
— Простите, джентльмены, я выйду покурить, пока не началась лекция. Подождите меня здесь. Я скоро вернусь.
Еще несколько грешников последовали за мной. Во время лекций в зале курить не разрешалось; в другое время для курения было предназначено местечко у самой двери, ведущей на палубу. Я похвалила себя за то, что, дабы выйти из неловкой ситуации, сообразила притвориться разделяющей привычку, которую в обществе воспринимают нынче примерно так же, как плевки на глазах у всех. Минуя остальных прокаженных, тесно сгрудившихся и занявших круговую оборону у самых перил, я отошла подальше и очутилась в одиночестве. Но ненадолго.
— Вы позволите? — произнес слишком знакомый голос. Перед моим носом из пустоты материализовалась зажигалка. Рука, державшая ее, была мне также хорошо знакома, хотя на сей раз вид имела не столь безмятежный, как обычно: суставы покрылись ссадинами. Вероятно, он ударился о пирамиду или еще обо что-то в том же роде. А может, врезал кулаком по чему-нибудь? Неужели я все-таки поколебала это показное хладнокровие так же, как он — мое? Хотелось бы так думать. Снова взяв себя в руки, я втянула дым, закашлялась и оглянулась.
— А где Шмидт? — спросил Джон.
Я надеялась, что он захочет поговорить на личные темы, и тщательно подготовила саркастические (но очень холодные) ответы на вопросы, которые, как я полагала, он мне задаст. Напрасно старалась. Мне бы надо было знать, что он не начнет с чего-то обычного вроде: «Что ты здесь делаешь?» Пойманная врасплох, я чистосердечно ответила:
— Он в Амстердаме. Какой-то богатый голландец собирается предложить музею свою коллекцию старинных украшений.
— А, очень хорошо, — довольно откровенно обрадовался Джон и перевел взгляд с моего лица на вырез платья. Я машинально прикрыла рукой медальон.
Губы Джона искривились. Это была одна из самых глумливых его усмешек.
— Не трудись, — остановил он меня.
— Да нет, ничего. А как ты догадался?
— Эта безвкусная безделушка, милая, отнюдь не в твоем стиле.
