— Входи, входи, Векшин.
— Разрешите? — спросил штурман, открывая дверь.
— Давай, давай.
— Я к вашим услугам, Прохор Николаевич!
— Если хочешь, садись.
— Благодарю вас…
У Векшина изящные, даже несколько жеманные движения. Он не спеша выпрямляет на брюках складки, которые должны лечь ровно посреди колен, потом откидывает голову назад, уставив на Рябинина продолговатые темные глаза.
— Сегодня встаем в док, — говорит капитан, и Векшин согласно кивает головой. — У входа в док на грунте лежит разбомбленная немцами барка. Без буксира туда не сунешься. Можно шутя обрубить винт.
— Позвольте заметить, Прохор Николаевич, что в док вообще рекомендуется втягиваться с помощью буксиров.
— Знаю. Так вот. Сходи к диспетчеру порта. Потребуй пару буксиров. Скажи: неотложное дело, корабль готовится к войне…
В дверях уже стоял салогрей Мордвинов.
— А тебе что?
— Куда жиротопку девать? — спросил матрос.
— А куда ты ее думаешь деть?
— Куда?.. А вот выволоку на палубу и спихну за борт. Надоела она мне, проклятая. Я весь уже провонял из-за нее…
— Нет, так нельзя, — возразил Рябинин. — Надо сдать ее в порт под расписку. Отвезти и сдать, как положено.
— Я не лошадь, — сказал Мордвинов, — чтобы котлы на себе таскать.
— А ты найди лошадь.
— А где я возьму денег на лошадь?
— Позвони в порт. Ты же грамотный… Кстати, постой, — остановил его Рябинин. — Я, конечно, понимаю, что дипломат из тебя не получится. Но только надо быть немного повежливее. Вот вчера ты пришел ко мне…
— А там какой-то фраер сидел, — перебил его Мордвинов. — Он мне сразу вопрос: «Ты кто такой?..» А я не люблю, когда со мной так разговаривают.
Рябинин весело рассмеялся:
— Ну ладно. Иди, дорогой товарищ Мордвинов. Только учти: мы становимся людьми военными — теперь от тебя вежливости будет требовать устав…
После салогрея пришел тралмейстер Платов.
— Тралы сдавать? — спросил он.
— Да, в такелажные мастерские.
Платов неловко топтался на месте, комкал в руках зюйдвестку, не уходил.
— Ну, чего вздыхаешь?
— Ох, до чего же мне жалко расставаться с ними, с тралами-то, — начал тралмейстер. — Такие уловы брали — и вдруг… Ведь вся страна ждала от нас трудовых подвигов, ведь мы горели, товарищ командир, желанием выполнить…
Рябинин резко оборвал его.
— Уходи отсюда! — сказал он. — Я громких слов не люблю!..
Сердце боцмана, хватившее горя на своем веку с избытком, умело чувствовать заранее. Точно так же, как предугадывали плохую погоду его больные ноги, чему немало удивлялся штурман: «Антон Захарович, опять точно по барометру!..» Вот и сегодня, когда вызвал его к себе Рябинин, Антон Захарович сразу почуял приближение какой-то беды. А когда услышал от капитана первую фразу, то долго сидел молча, опустив худые плечи: «Вот она, беда-то! Подошла!..»
