Шеф снова вызвал Краева. На этот раз он не употреблял ненормативной лексики. Смотрел на режиссера не то что совсем по?отечески, но с хорошо поставленным выражением плохо скрываемой симпатии.
«Николай Николаевич, по?моему, вы созрели, - сказал он душевно. - Смотрел ваш последний выпуск. Это уже, знаете ли, почерк мастера. Большого мастера, не побоюсь этого слова».
Краев понял, что передачу «Природа вещей» он больше делать не будет.
«Ну сами подумайте, что для вас - какая?то ерундовая научно?популярная передачка? - Шеф говорил, говорил, говорил и размахивал сигаретой. Пепел падал на стол. - Это не ваш масштаб. Я тут давно вынашивал… Сами понимаете, где сейчас лежит перспектива… И между прочим, эти технологии уже изжили себя… И не надо быть семи пядей во лбу… Нет, это же форменная подмена предмета… Мы еще покажем всем… Небольшой отдельчик, но дело не в размере… Наиболее подходящая кандидатура… Вы сами не представляете, на что вы способны…»
«Иными словами, вы предлагаете мне заняться рекламой?» - встрял Краев, разорвав бесконечные цепи словосочетаний, коими опутывал его шеф.
«Руководством… - Шеф несколько понизил голос. - Я же говорю - вы будете руководить новым отделом позиционирования. А старый сам отомрет, как только покажет свою неконкурентоспобность…»
«Я хочу делать свою передачу! - упрямо сказал Краев. - Мне нравится ее делать. И она нравится людям. А на все остальное мне наплевать».
«Да что вы заладили? Передача, передача! Другие ее сделают. Если хотите знать, то есть тенденция…»
Краев резко встал, вмял окурок в пепельницу.
«Все, - произнес он. - Увольняюсь».
Мазохистское удовлетворение великомученика окатило его волной сладостной боли. Он вдруг осознал, что действительно созрел. И недостоин унижения, которое становилось для него естественным, как прокуренный воздух студии. Он повернулся и вышел из кабинета шефа.
Передача «Природа вещей» действительно существовала какое?то время после ухода Краева из телекомпании. Делал ее неплохой режиссер. Однако передача стала напоминать инвалидный кусок старого мяса - бывшее позвоночное, из которого выдернули спинной хребет. Ее сдвинули с престижного места, затем убрали куда?то на задворки вещательной сетки. Урезали время до тридцати минут, потом до двадцати… «Природа вещей» умерла так незаметно, что никто не слышал ее последнего вздоха. Никто не поцеловал ее в холодный лоб.
А Краев пустился во все тяжкие. Теперь он был нарасхват. Однако некоторый врожденный снобизм не дал ему направиться в ту область телевидения, в которой образцом мужского начала является карамель на палочке; идеалом женской красоты - девушка, вид со спины, формой напоминающая кофейную банку; а символом безупречного вкуса и изысканности - жеванная в течение целой недели (сверхустойчивый вкус!) подушечка из синтетической резины. Имелась еще одна стезя - реклама политическая. Здесь существовала иллюзия выбора. Выбора для режиссера. А Краев, с его репутацией новоявленного PR?кудесника, чудаковатого, но гениального, имел право на выбор.
