Алексею тем еще приятна была семья его будущей тещи, что здесь царил нешуточный культ литературы и всего изящного. Надежда Аполлоновна, в девичестве носившая фамилию Майкова, была родной сестрой петербургского академика живописи Николая Майкова; сыновья его стали известными литераторами: Аполлон – поэтом, Валериан и Леонид – критиками.
В семье Свиньиных благоговейной памятью было окружено имя Павла Петровича. Он основал журнал «Отечественные записки», написал несколько романов, собирал русские древности и вообще разбрасывался на множество дел – занимался живописью, коллекционировал монеты, исследовал жизнь русских изобретателей-самоучек, работал над «Историей Петра». И во многом преуспел – его выбрали в Академию художеств, собрание Свиньина, составленное из произведений Брюллова, Кипренского, Щедрина, Мартоса, Фальконе и других крупнейших тогдашних живописцев и скульпторов, оказалось одним из лучших собраний отечественного искусства.
Писемский, вероятно, чувствовал, что, породнившись с таким своеобразным семейством, он как бы примет на себя обязательство быть на высоте его «эстетических» интересов.
Предстоящая женитьба заставляла Алексея задуматься и о ближайшем будущем. Меньше всего оно виделось как деревенское затворничество. Он молод, энергичен, честолюбив, Катя юна, красива – им надо жить в обществе, там, где движение, веселье, умственное брожение... Вновь предстояло идти служить – как ни крути, а маленькие средства не позволят держать порядочный тон.
6 октября Писемский вернулся на чиновное поприще. А 11 октября сыграли свадьбу.
Кострома, за один год пережившая два больших опустошительных бедствия, жила теперь как-то опасливо, словно не веря, что полоса несчастий миновала. Даже рождество вышло какое-то невеселое – одни еще носили траур по родственникам, другие стеснялись резвиться среди общего горя. «Губернские ведомости» то и дело сообщали об отмене праздничных визитов и внесении вместо того посильных сумм в фонд благотворительности. Помощь шла в основном погорельцам, копошившимся на кое-как обстроенном пепелище.
Но мало-помалу жизнь брала свое. Мимо припорошенных снежком обугленных развалин летели лакированные санки. Раздавался смех у закопченных стен Богоявленского монастыря. Гремела по вечерам духовая музыка в Дворянском собрании. Начинавшемуся оживлению весьма способствовал новый начальник губернии, любивший веселье, обожавший обилие милых дам перед своим троном. Да, именно трон напоминало кресло, устанавливавшееся на балах для генерал-майора Ивана Васильевича Каменского, с лета 1848 года воцарившегося в Костроме.
