— Дальше можешь не рассказывать! — махнул рукой Олег Иваныч. — Конечно же, ты написал нерадивому студиозу курсовик. В обмен на куртку.
— Трактат «О небесных сферах»! — Гришаня гордо поднялся в своем углу, закутавшись в одеяло, как римский патриций в тогу. — И не только за куртку… Вот!
Отрок подбросил на ладони два увесистых золотых кружочка:
— Эшкудо!
— А хорошо тут идут курсовики! — присвистнул Олег Иваныч. — Ты, надеюсь, сговорился с тем славным студиозом еще на пару-тройку рефератов?
— Да сговорился бы. Коли б он завтра с утра не уезжал. В эту, как ее… В Коимбру. На сессию.
— И надолго уезжает?
— На три недели.
— Да-а… Ладно. Как говорится, на безрыбье и хлорка творог. Молодец, Гриша! Начальный капитал у нас теперь есть.
— Это как?
— Завтра открываем фехтовальную школу. Твоих денег нам все равно не хватит — даже до Фландрии.
— Школа так школа, — покладисто согласился Гришаня. — Ну, тогда спим.
— Спокойной ночки. Винищем-то тебя тоже студент угощал?
— Он. Хороший парень. Только вот учиться не хочет.
Тонкий серп месяца заглядывал в распахнутые ставни, пахло цветущим миндалем и миртой. Северный ветер приносил прохладу.
В устье Тежу вошла фелюка. Приткнулась к причалу — маленькому, захудалому, неприметному. Матросы бросили швартовы. Капитан — смуглый и невзрачный — что-то хмуро сказал выбравшемуся на палубу пассажиру — высокому старику, чем-то похожему на вяленую воблу. Оба смотрели вдаль, где в вечерней тающей дымке смутно угадывались красные крыши Лиссабона.
Поутру Олег Иваныч и Гриша направились в монастырь францисканцев. Не то чтоб они всерьез заинтересовались католичеством, а в сугубо меркантильных целях — раздобыть бумагу и краску.
Настоятель, новоявленный Гришанин друг отец Карлуш, в разговоре с отроком упоминал про группу художников-итальянцев, подновляющих в монастыре фрески. Обитель находилась хоть рядом, да за городскими стенами. Разглядев с одной из площадей воротные башни, приятели спустились с холма по узкой кривоватой улочке, кое-где поросшей оливами, молодым вереском и еще какими-то кустарниками, произраставшими прямо между домами.
На улицах было довольно людно. Народ здесь вставал рано. Спускались к реке рыбаки в коричневых куртках. Направо, в сторону городского рынка, свернули девчонки-зеленщицы — с луком, чесноком и лавандой в больших дерюжных мешках. На тех улицах, что пошире и побогаче, открывали свои лавки купцы, клацали ножницами брадобреи, оружейники раздували меха, златокузнецы-ювелиры звенели своими изящными инструментами.
