Потом перед ним встанет другая задача — как сохранить свою жизнь в Шотландии. Он мог выжечь клеймо на большом пальце, но как скрыть шрамы от кандалов на запястьях? Проклятые англичане оставили эти отметины на всю жизнь.
Закрыв книгу и потушив свечу, Йэн вытянулся на постели. Он лежал в темноте, строя и обдумывая планы побега. Он найдет способ скрыть шрамы — перчатками или длинными манжетами. В его душе затеплилась надежда. Он сделал первый шаг к возвращению на родину.
Йэн отгонял от себя мысли о семье, спящей — или лежащей без сна — в доме в нескольких метрах от него, и о свежей могиле под старым дубом, выкопанной его руками.
* * *
Роберт Марш сидел в честертонской таверне со служащим фирмы, занимающейся продажей рабов и иммигрантов. Роберт приехал в город, чтобы разузнать о Йэне Сазерленде. Для него не составило особого труда выяснить, что Джон купил закладную шотландца, осужденного на четырнадцать лет каторги за измену.
— Проклятый мерзавец, — пожаловался его собеседник, — не знал своего места. Пришлось преподать ему хороший урок. Я посоветовал джентльмену, купившему Сазерленда, держать его в кандалах, но он не послушал меня. У него еще будут с ним неприятности, вот увидите.
— Четырнадцать лет, — задумчиво протянул Роберт.
— Совершенно верно. У нас не много таких. Большинство осуждено на семь лет, но попадаются разные. Слышал, негодяя чуть было не повесили в Англии.
— Сколько заплатил за него мой брат?
— Сорок фунтов, но готов биться об заклад, что каторжник сбежит. Я был рад сбыть его с рук.
Роберт заказал еще эля для них обоих и откинулся на спинку стула.
— Ты что-нибудь еще знаешь о нем? Торговец осушил бокал до дна. Капли эля заблестели на его губах.
— Он слишком заносчив для обычного каторжника. Один из заключенных из той партии рассказал, что Сазерленд был в Шотландии лордом или что-то в этом роде. Хотя мне так не показалось.
Роберт задумался. Возможно, высокое происхождение было причиной столь резкого отказа от предложения работать в его поместье. Но подобная заносчивость не производила большого впечатления на Роберта. Сазерленд был всего лишь рабом, принадлежащим его брату, а теперь Фэнси. Глаза Роберта сузились. Если бы шотландец принадлежал ему, он бы быстро выбил из него все высокомерие. Эта мысль доставила Роберту удовольствие. Он все еще ощущал ненависть, исходящую от шотландца, который, невзирая на свои лохмотья, чувствовал себя хозяином положения.
Воспоминания усилили ярость Роберта. Какое право имел презренный каторжник, хоть и благородного происхождения, судить о нем? Никакого. И за годы, прошедшие с тех пор, как старший сын Марша унаследовал Марш-Энд, он ясно дал понять, что ни один человек не имеет на это права. В нем все еще жила обида на несправедливое завещание отца, а взгляд Йэна, полный чувства превосходства, отвращения и сомнения в верности слов Роберта, напомнил взгляд отца много лет назад, тем самым уязвив еще сильнее.
