Но закон берет не только «спокойное», но и «прочное» в явлении. Каждый новый закон углубляет, разъясняет, но вовсе не зачеркивает то положительное, что было достигнуто в прошлом.
Бесчисленные примеры нахлынули отовсюду… Каким незыблемым зданием высилась классическая механика, механика Галилея и Ньютона, но появилась теория относительности, которая только и смогла объяснить удивительные закономерности распространения света. А то, что в законах Ньютона оказалось «прочным», устояло. Пройдут века, а мосты и валы машин, стены зданий и корпуса кораблей будут, как и прежде, рассчитываться по формулам Ньютона, непригодным для расчета хотя бы быстролетящих атомных частиц.
А как наивно выглядели теперь претензии некоторых научных школ, заявлявших, что они на грани полного и исчерпывающего познания каких-то окончательных истин.
«Явление богаче закона»… Мы должны и будем открывать все новые свойства, все новые связи, мы будем идти по пути все более грандиозных обобщений, но природа всегда окажется неизмеримо полнее, чем любые законы.
Бесконечно медленный процесс развития и зарождения звезд постепенно становится все более и более «спокойным» для научного раскрытия его законов. Связать в единой теории ядро атома и громаду звездного скопления — и в моих руках будет ключ к пониманию тайны рождения звезд.
Иногда я заходил к Топанову. Он внимательно меня выслушивал, иногда советовал, и часто после этих бесед я резко менял направление поисков.
— Бойтесь навязывать природе свои построения, свои схемы, — говорил он. — У природы всегда найдется чем вас удивить, всегда. И не переносите слепо примеры из одной области в другую. Старайтесь раскрыть основные, главные противоречия в самой сути явления, проверяйте, дают ли эти противоречия рост, развитие самой вещи, ее «самодвижение»…
И вот постепенно стали вырисовываться контуры будущей теории. Мне пришлось залезать в такие дебри, что, право, я часто терял направление, с трудом сдерживая себя от увлечения побочными вопросами.
И вдруг я понял: я не только на верном пути, но и теория может быть проверена экспериментально. Не стану утруждать тебя техническими деталями, передам только суть нашего опыта.
Прежде всего я должен оговориться, что в этой совершенно новой области нет еще устоявшихся взглядов, нет даже подходящих слов. Мы назвали нашу точку зрения «теорией вакуума», но название безусловно неудачно.
Наша теория не представляет собой попытки оживления справедливо отвергнутой теории эфира, вызвавшей к началу двадцатого века непреодолимые противоречия. Но мы пришли к заключению, что вывод теории относительности об отсутствии всякой среды вообще — неправомочен. Мы задались целью найти такие условия, при которых смогли бы проявиться электромагнитные свойства этой среды. Случай представился, и случай замечательный!
