На следующий день Риера собрал команду на обязательную перед каждым матчем установку. Я прослушал в своей жизни бессчетное число таких установок, но более короткой и приятной мне слышать не приходилось.
– Все вы – большие мастера, и ваша главная задача продемонстрировать это во время игры. Именно это от вас требуется, именно этого ждет публика. Но не рассчитывайте на легкую игру. Английская сборная сильна и в день юбилея своего футбола мечтает о победе. Церемониться со звездами она не станет.
Затем он назвал стартовый состав и предупредил о заменах.
– Замены неизбежны,– заключил он.– На матч приехало восемнадцать игроков, и выступить должны, естественно, все до единого.
Поток машин, едущих в сторону «Уэмбли», был так велик, что даже наша кавалькада, сопровождаемая воем сирен, пробиралась с трудом, временами застревая в автомобильных пробках. Когда-то я читал, что все места на «Уэмбли» не были проданы ни разу в истории стадиона. Уверен, что на «матче века» с этой традицией, которой, как и всеми прочими, англичане, вероятно, гордились, было покончено. Стадион, один из самых гигантских в мире, был переполнен.
После многочисленных торжественных процедур, после того, как спустившийся из королевской ложи герцог Эдинбургский – муж английской королевы – пожал руки игрокам обеих команд, началась игра.
Вратарю виднее, как лучше передвигаться игрокам обороны, чтобы перекрывать опасные пути к воротам. И я привык во время матча покрикивать своим защитникам: «Вова, назад!», «Толя, сместись влево!» «Петя, возьми своего!». Как же, думал я, быть здесь, где все мы говорили на разных языках? В игре к услугам переводчика ведь не прибегнешь. Со Шнеллингером мы, правда, договорились заранее кое о чем. Я знал, что означает по-немецки «цурюк», а ему растолковал, что такое «вправо» и «влево», но с остальными-то не договоришься...
Оказалось, не о чем было и договариваться. Футбольным языком – одним для всех – эти удивительные мастера владеют в совершенстве. И понимают друг друга, не произнося при этом вслух ни единого слова.
Никогда – ни до, ни после того матча – я, участвуя в игре, не испытывал подобного чувства полной удовлетворенности, и – если бы не боялся выглядеть излишне восторженным и сентиментальным, сказал бы – блаженства. Когда наша команда переходила в наступление, я превращался в зрителя, следил за полетом мяча и мысленно решал за своих партнеров их задачи. «Вот бы, – думал я, – сейчас левому краю выйти туда-то, а центральному дать ему мяч чуть вперед, на выход». И почти всегда и крайний и центральный словно читали мои мысли и, разумеется, мысли друг друга. Ну, а если случалось, и не слушались моих безгласных советов, а поступали иначе, то я тут же убеждался: нашли более интересное решение, чем-то, какое предлагал мысленно я.
