Над командным пунктом взлетает ракета — сиг— нал на вылет. На стоянке в звене лейтенанта Короткова запускают моторы. Вот это денек! Что у меня в запасе? Пара… А где сейчас Чувилев? Не знаю. Ношусь по стоянкам, а что делается в воздухе — не ведаю. Так можно потерять управление. А это дело серьезное. Нет управления — нет боеспособности. Плохо, что я — командир авиачасти — привязан к командному пункту, точнее, к радиостанции. Плохо. А выход есть. Поставить на автомашину. И все. Где бы я ни был — всегда в курсе событий, все слышу, могу подсказать, посоветовать, если нужно — отдать приказание. Выход есть, но нет радиостанции. «Может, и будет, — сказал мне комдив, — но не сейчас, подожди. Разбогатеем немного — дам». «Я-то могу подождать, — сказал я комдиву, — но дело не может». Он отмолчался. Но мой инженер обещал: «Раздобудем. Когда находитесь в воздухе, смотрите чаще на землю, ищите, может, кто сел вынужденно. Съездим туда, привезем радиостанцию». Оказалось, что это не просто. Летчики садятся на поле только тогда, когда машина вообще не способна лететь. Не садятся, а падают. Какая же радиостанция целой останется?..
Короче, чтобы не потерять управление авиачастью, надо почаще быть на капэ. Приезжаю. Спрашиваю: где Чувилев, что делает?
— Капитан Чувилев возвращается, — говорит оперативный дежурный. — Вели бой — все нормально.
— Откуда это известно?
— Из разговора. Между собой говорят потихоньку.
— Хорошо. Позвоните инженеру полка, скажите: Чувилева срочно готовить к повторному вылету.
— Товарищ командир, техники так и делают. Я засекал по часам: десять минут, самое большее пятнадцать.
— Еще раз напомните. Позвоните в Кащеево. Сообщите, что Блинов сидит у нас, самолет неисправен, летчика надо отправить в Кащеево, а оттуда привезти техников для ремонта его самолета.
— Понятно, товарищ командир. Звоню.
Вижу в окно: пришел Чувилев. Восьмерка в полном составе. Все, значит, в порядке.
Вылетаем шестеркой: я и Завражин, Коробков и Чирьев, Маковский и Демин. Идем в район Белгорода. Кругом пожары. Хорошо поработали артиллеристы и бомбардировочная авиация. В воздухе очень плотная дымка. Запах гари проникает даже сюда, в кабину, забивая характерные «вкусные» авиационные запахи: сладковатый — бензина, приторный — масла, острый — отработанных газов. Полдень уже позади, но солнце еще высоко, оно раскалилось, печет, мешает дышать и видеть.
А видеть надо. Западнее Белгорода, поднявшись, очевидно, с аэродрома Варваровка, собирается группа фашистских бомбардировщиков. Они находятся в лучших, чем мы, условиях: солнце им не мешает, даже наоборот, поможет увидеть нас, когда мы туда придем. Поднимаемся выше. На высоте трех километров дымка кончается, но видимость остается неважной или, как говорят в авиации, ограниченной.
