А получается так. Растерялся летчик в бою, допустил небольшую ошибку, и вот результат: или пришел на избитой машине, или покинул ее с парашютом. Надо бы с ним разобраться, случай сделать предметным уроком, чтобы летчик все понял, все учел бы в дальнейшем. А вместо разбора боя, вместо анализа командир бросает одно только слово: «Слабак», а то и похуже. И летчик опять попадает в беду. И вот результат: или он сбит, или «замкнулся», перестав верить в себя, самолет, друзей.
Эх, Лобахин, Лобахин… Вижу теперь: немало ты сделал, чтобы поссорить командиров полков с командиром дивизии, чтобы они «замкнулись», чтобы «ушли в себя». Для чего тебе это нужно? Чтобы держать нас в «узде», как ты иногда выражаешься? От имени командира дивизии? Но командиры полков не хуже тебя понимают суть дисциплины, не меньше тебя чувствуют ответственность. Мы и бойцы, Лобахин, мы и организаторы боя. Комдиву это известно, и, хочешь ты или не хочешь, мы с командиром друг друга поймем.
* * *
И вот утро… Заработала фашистская артиллерия, послышались взрывы снарядов, вой мин. Потом загудело небо: пошли армады бомбардировщиков. Очевидно, в этот день фашисты решили ликвидировать наш плацдарм, сбросить храбрецов в мутные воды Днепра. Мы уже сделали несколько вылетов, каждый с воздушным боем, и в воздух снова ушла восьмерка из группы «Меч». Ее увел капитан Чувилев.
Сегодня на Орлике кто-то другой. Может, комдив, может, и сам Подгорный, а я у себя в полку периодически вылетаю в бой или нахожусь у радиостанции, слушаю. Эфир забит до отказа. И вдруг не в эфире, а здесь, у самого уха, до боли знакомый голос:
— Товарищ командир! Прибыл…
Гляжу — Иванов. Худой, грязный, оборванный. Вернулся пропавший! Обнимаю его, прижимаю к себе. Рад несказанно. А он еще больше рад — домой же вернулся, к своим, к боевым друзьям. Но вижу, чувствует себя виноватым. Понимаю, есть от чего: увлекся в бою, фашиста под хвост пустил. Смешно мне немножко и очень приятно: переживает ошибку даже в такую минуту. Настоящий боец, орел. Обнимаю его за плечо:
— Ладно, пока забудь. Разберемся потом, если придется к слову, а сейчас говори. Рассказывай…
И он говорит, говорит… Приземлился там, за Днепром. Около самолета сразу начали падать и рваться мины. Понял: немцы решили его добить. Только успел добежать до оврага, самолет загорелся. «Попали, гады», — чертыхнулся Василий и сразу увидел группу немецких солдат. Они бежали по дну оврага. Он укрылся в окопе, потом переполз в землянку. А мысль одна — пробиться к Днепру. Пригнувшись, выходит, пистолет наготове, перед ним немецкий солдат. В упор застрелил. Перескочив через труп, прыгнул в траншею. Смотрит: еще одна группа бежит. Затаился. Снова ползет к Днепру.
