Федосейка отер красное лицо рукавом драного полушубка. Несколько мгновений тянулось молчание. Мужики слушали разинув рты. Слышно было, как булькала вода в канавке. Затем разом закричали:
– Разве можно это стерпеть? Где же правда? Бояре правду в болото закопали! Не смеют нас с земли сводить! Нет такого указа! Не покоримся!
Рябой сутулый мужик предложил послать челобитчиков к царю.
– А толку от этого много ли? — возражали ему. — Челобитчиков схватят для сыску и допросу и когда еще выпустят...
Опять загалдели мужики, и встал сидевший на бревне старый Савута Сорокодум. Свисавшие из-под колпака седые волосы от времени покрылись зеленым налетом, как мшиные охлопья на старых елях. Савута помахал костылем.
– Послушайте мине, робятушки. Кто мине может от пашни оторвать и на заводы услать? Да я свежей мозолью семь десятков лет распахивал пашенку. Здесь раньше мокрядь была. Я от маметака 18 помню, как по этим лесам, где исстари соха, и коса, и топор ходят, все отцы и деды наши расчищали буреломы, секли деревья. Все эти земли до пустоши Заклюки и речки Заключки наши мужики пеньковские распахали. А коли приказчик Меренков похваляется, что нас от пашни оторвет и на плавильни угонит, так нам одно осталось — взяться за топоры...
Савута опустился на бревно и, качая лохматой седой головой, долго сердито стучал костылем.
– За топоры! Заложим засеки! Поставим дозоры, подымем другие деревни! Кто может нас от пашни оторвать, если мы к пашне привычны и оброк платим? Пускай кузнецы нам сготовят рогатины, копья и вилы, и мы уйдем дальше в лес; а в случае нас будут дальше теснить, двинемся к Сибири на вольные земли.
5. ДЕД ТИМОФЕЙКА ЧУДЬ-ПАЛА
Близ пруда на опушке рощи чернела кузница. Дыры в стенах ярко переливались огнями. Из отверстия на крыше валил черный дым. Из кузницы слышалось пыхтенье мехов и ровные удары тяжелого молота.
Крестьяне без нужды воздерживались ходить в кузницу, потому что дед Тимофейка не очень жаловал, когда его отрывали от работы. Он в сердцах способен был облаять и швырнуть чем придется в непрошеного гостя. "Будешь под руку говорить — сожгу железо, — говаривал он в гневе. — А сожжешь железо, ничем уж не исправишь, и заместо топора выйдет только дрючок".
Три крестьянина подошли к кузне. Первый толкнул дверь. Со скрипом натянулась веревка с тяжелым камнем на конце, и дверь громко захлопнулась. Вошедшие стали у самой двери.
Дед Тимофейка, приземистый, с широкими плечами и длинными руками, возился подле наковальни. Ободранный кожаный передник защищал его грудь. На взъерошенные длинные волосы он наискось нахлобучил остроконечную шапку. В правой руке он держал небольшой молоток — ручник
