Батый - Василий Григорьевич Ян

Если бы горе всегда дымилось, как огонь, То дымом окутался бы весь мир.

Шахид из Балха, IX век

По узкому листу бумаги быстро водила тростинкой смуглая сухая рука. Факих 1 читал вполголоса возникавшие одна за другой строки, начертанные арабской вязью. В хижине было тихо. Монотонному голосу факиха вторило однообразное шуршание непрерывного дождя, падавшего на камышовую крышу.

– "...Расспрашивая всех знающих, я хотел узнать о завещании Чингиз-хана 2. Но несчастье обрушилось на меня. В Бухаре я был схвачен святыми имамами 3.

Заявив, что я великий грешник, не почитающий аллаха, они заперли меня в гнусной, низкой железной клетке. Ползая в ней на четвереньках, как гиена, я не мог выпрямиться. Одежда на мне истлела, и я связывал концы прорех. Раз в день тюремный сторож наливал в мою деревянную плошку мутную воду, но чаще забывал об этом. Иногда он приводил скованного раба, и тот, ругаясь, скоблил крюком грязный пол моей клетки. Подходили родственники других заключенных и со страхом заглядывали ко мне — ведь я был "проклятый святыми имамами", "осужденный на гибель вечную и теперь и после смерти, где огонь будет его жилищем...".

Факих поправил нагоревший фитиль глиняной светильни и продолжал читать:

– "Однажды я заметил, что возле клетки, не боясь насмешек и проклятий, стоит девушка из презираемого кипчаками бродячего племени огнепоклонников люли. Она положила мне горсть изюма и орехов и отбежала. На другой день она явилась снова, закутанная в длинную до земли черную шаль. Девушка бесшумно проскользнула вдоль тюремной стены и принесла мне лепешку и кусок дыни. Потом, ухватившись смуглыми пальцами в серебряных кольцах за прутья клетки, она долго, пристально разглядывала меня черными непроницаемыми глазами и тихо прошептала: