С этими словами он встал и вышел, не удостоив вниманием протянутую руку Мозеса Локвуда.
К этому времени Мозесу Локвуду исполнилось тридцать семь лет, у него были уже две дочери и сын Авраам. Он больше не выдвигал свою кандидатуру на выборную должность и не занимался, как прежде, общественными делами, а открыл частную контору в одноэтажном двухкомнатном домике. Его кабинет помещался в задней комнате с выходом в переулок, ключ всегда хранился у него, а дверь, кроме замка, запиралась на засов. Сидя за письменным столом, он видел все, что происходило в передней комнате, а через большое, с частыми переплетами окно мог наблюдать за прохожими. Несмотря на замечание судьи, он продолжал носить при себе оружие. Построил второй дом — квадратное здание из красного кирпича посреди участка площадью один акр — и огородил всю территорию кирпичной стеной высотой восемь футов с железными пиками наверху. Говорили, что стена эта обошлась ему дороже, чем дом, в связи с чем пожилым жителям Шведской Гавани пришло на память, что в восемнадцатом веке племя Ленни Ленапе уничтожило здесь первую колонию поселенцев. Теперь, имея такое ограждение, Мозес Локвуд мог чувствовать себя подготовленным ко второму нашествию индейцев. Однако даже самые несообразительные граждане города без труда догадались, кого Локвуд в действительности боялся. Они знали, что братья Бэнди — их было трое, — жившие всего в четырех милях от Шведской Гавани, при одном упоминании имени Локвуда начинали трястись от злости. То, что Локвуд пригрозил привлечь Джосайю Бэнди к ответственности за лжесвидетельство по делу об убийстве, вызвало новую волну ненависти к нему со стороны братьев, и горожане пришли к выводу: сколько бы ни было правды или неправды в показаниях Джосайи Бэнди, все трое глубоко убеждены (или умело притворяются, что убеждены), что Мозес Локвуд заманил их брата к себе в номер и там убил его. Неважно, были ли у них неприятности с полицией Гиббсвилла — все и без того знали, что люди они отчаянные; версия Мозеса Локвуда об обстоятельствах, при которых он застрелил их брата, тем более имела под собой почву, что за этим семейством утвердилась слава грабителей. Ввиду отсутствия доказательств обратного, слова Мозеса Локвуда были приняты на веру; но сомнения не рассеялись, и не все жители Шведской Гавани были убеждены в том, что у него чистая совесть, если он так печется о своей безопасности.
Взять хотя бы историю его отъезда из Форт-Пенна, столицы штата и одного из его крупнейших городов. В 1833 году Шведская Гавань, когда он впервые туда приехал, все еще представляла собою глухой городишко. Хотя к западу и к югу от нее простирались пашни, а всего в четырех милях к северо-западу находился Гиббсвилл, до которого можно было добраться по тракту, железной дороге и каналу, пути эти пролегали через дремучий лес, где обитали змеи, пантеры, дикие кошки, а иногда попадались и медведи. Из города в город кочевали какие-то странные типы, которых предпочитали ни о чем не спрашивать и которым не без основания приписывали довольно частые ограбления и бессмысленные убийства на больших дорогах. Мозес Локвуд утверждал, что был на пути в Гиббсвилл, когда грянул ливень, и ему пришлось остановиться в «Таверне пяти очков»; но он не объяснил, зачем ехал в Гиббсвилл. Ответ на этот вопрос должны были искать сами горожане; и они начали строить разные догадки на основании того, что услышали о Мозесе Локвуде на процессе.
