— Да с чего ни начни, повод покритиковать тебя найдется. Разве не так?
— Наверно, так. Но не с подтяжек же начинать, черт побери.
— Ладно. Оставим подтяжки. Начнем с твоей манеры разговаривать.
— Ну, извини.
Джордж Локвуд встал, открыл лежавший на письменном столе серебряный портсигар и вынул сигарету. Хотел было закурить, но передумал, взял портсигар в руки, осмотрел со всех сторон и протянул сыну.
— Приятно было получить от тебя этот подарок. А теперь возьми обратно.
— Зачем? Я его выиграл, он тебе понравился, и я был рад сделать тебе подарок.
— Да. Но как ты его выиграл?
— О господи. Это же за теннис.
— Тебя вышвырнули из колледжа за жульничество на экзаменах, и, насколько я знаю, ты жульничаешь во всем.
— На чемпионате по теннису одним обманом победы не добьешься, черт побери. Ты замечал, что на возвышении сидит судья и все видит? Если не хочешь этого портсигара — выкинь его в мусорную корзину. Мне он тоже не нужен.
— Зачем ты вообще приехал домой? Мог бы не ехать, деньги у тебя есть. Ты опозорил семью и еще имеешь наглость разговаривать со мной таким тоном.
— Понятно. Значит, это ты не разрешил Генри встретить меня.
— У Генри сегодня свободный день.
— А сам ты, конечно, не пожелал ехать. Впервые за семь с половиной лет меня никто не встретил.
Джордж Локвуд фыркнул.
— Скажи на милость! Ты, может, думал, что мы в духовым оркестром выйдем тебя встречать?
— Ничего такого я не думал, и ты это знаешь, отец. Я заслужил наказание и, надеюсь, приму его как подобает мужчине. Но насмехаться надо мной, начинать разговор о каких-то подтяжках… Возвращать портсигар… — Голос Бинга дрогнул. — Право, отец…
— Ради бога, без слез. Час от часу не легче. То ругаешься, как извозчик, а то хнычешь, словно девчонка. Хочешь реветь — иди к себе в комнату.
— Больше не заплачу. Я уж говорил тебе по телефону и скажу еще: все отдал бы, если бы мог смыть это пятно. Лучше было завалить экзамен, чем обманывать.
— Или быть уличенным в обмане. Насколько я понимаю, однажды тебе это уже сошло с рук.
Сын в нерешительности помолчал.
— Дважды сходило с рук. Но я жалею, что не отдался на волю судьбы и не провалился.
— Верно. Если бы только провал, куда легче было бы устроить тебя в другое учебное заведение. Даже и обратно в Принстон дорога не была бы закрыта. А сейчас тебя не берут даже в Пенсильванский университет и в Бакнелл.
— Ты что, обращался и в Пенсильванский и в Бакнелл?
— Говорил кое с кем из знакомых. Правда, в Бакнелл можно — только не в этом году, а в следующем. У твоей матери есть родственник, он баптистский священник в Уилкс-Барре.
