— Надеюсь, вы извините меня, леди Блейкни, — промолвил сэр Эндрю, к которому вернулось спокойствие, — если я вернусь к прерванному вами интересному занятию?
— Разумеется, сэр Эндрю! Я больше не рискну стать на пути бога любви! Как бы он не подверг меня какому-нибудь страшному наказанию за мою дерзость. Так что жгите на здоровье ваш залог любви.
Свернув бумажку в трубочку, сэр Эндрю вновь поднес ее к пламени свечи, сразу же охватившему ее. Он был так поглощен своим разрушительным занятием, что не заметил странной улыбки своей прелестной vis-a-vis [68], в противном случае выражение облегчения исчезло бы с его лица. Молодой человек наблюдал, как роковая бумажка извивалась в пламени. Когда последний кусочек упал на пол, он наступил ногой на пепел.
— А теперь, сэр Эндрю, — продолжала Маргерит Блейкни с присущим ей очаровательным легкомыслием, — не рискнете ли вы вызвать ревность вашей дамы, попросив меня станцевать с вами менуэт?
Глава тринадцатая
Или — или
Несколько слов, которые Маргерит Блейкни умудрилась прочитать на наполовину сморщившемся клочке бумаги, казались ей принадлежащими самой судьбе. "Отправляюсь завтра сам… " Это ей удалось прочитать отчетливо, затем дым от свечи заслонил следующие слова, но заключительная фраза стояла перед ее внутренним взором, словно написанная огненными буквами. «Если хотите снова поговорить со мной, я буду в столовой ровно в час ночи». Послание было подписано поспешно нацарапанной эмблемой — маленьким красным цветком, ставшим ей таким знакомым.
Ровно в час ночи! Сейчас было без нескольких минут одиннадцать, в зале танцевали заключительный менуэт, и сэр Эндрю Ффаулкс и леди Блейкни возглавляли пары, кружащиеся в причудливых фигурах.
Без нескольких минут одиннадцать! Стрелки стоящих на бронзовой консоли красивых часов в стиле Людовика XV [69], казалось, двигаются с бешеной скоростью. Еще два часа — и ее судьба вместе с судьбой Армана будет решена. За два часа она должна решить, сохранить ли ей при себе столь хитро приобретенные сведения и предоставить брата его судьбе или же коварно предать отважного человека, который посвятил жизнь служению своим ближним, кто был благороден, щедр и к тому же ни о чем не подозревал. Об этом было страшно даже подумать. Но Арман тоже был храбр и благороден. Он тоже ни о чем не подозревал. Арман любил ее, он охотно доверил бы ей свою жизнь, а теперь она колебалась, когда могла спасти его от смерти. Маргерит казалось, что доброе и мягкое лицо брата с упреком смотрит на нее. «Ты могла спасти меня, Марго, — словно говорил он ей, —но предпочла мне постороннего, которого ты не знала и никогда не видела, допустив, чтобы меня отправили на гильотину!»
