«Перед первым свиданием», «При полюблении чужого мужа/жены», «От преждевременной потери девства». Богатый репертуар! А насчет кентов есть? Конечно, есть: «От любострастия китовраса (кентавра)». Я уже хотела спрятать забавную брошюренцию, но тут мой взгляд скользнул по чему-то более близкому.
«При полюблении молодого. Добыть нитку, пуговицу или вынуть следок (см. „Предисловие“), после чего ровно в полночь раздеться догола, зажечь „алтарку“…» Это не надо… А вот и слова: «Месяц на небе, уж в земле…»
Ни в чем не повинная книжица полетела на пол. Дура! Ой, дура! Прав Девятый, пора в дур-дом! Бедный Игорь, еще за китоврасиху меня примет!
Я подошла к зеркалу, взглянула… Что есть, то есть, могло быть и хуже. Было бы время, забежала бы в соседний салон красоты (тот, что «Под Святым Феофилактом») или хотя бы крем прикупила, который с освященным елеем. Говорят, неплох! Ладно, свечку Анне Кашинской поставила, остается нанести боевую раскраску; и, конечно, платье. Их у меня два, оба хороши, но…
Звонок в дверь. Уже? Но ведь Игорь должен прийти в восемь! Сейчас только семь! Девятнадцать ноль-ноль!
Да, пора в психушку.
Девятнадцать ноль-ноль, старший сержант Петров точен.
Хмурый взгляд, рука под козырек.
— Разрешите!
Голос мне его не понравился. И вид не понравился. И не потому, что хмурый. Сержант словно что-то знал и заранее предвкушал эффект.
— Заходите, Ричард Родионович! В глазах блеснуло нечто, похожее на злорадство. Или мне уже чудиться начало?
— Извините, госпожа старший следователь, спешу! Вот!
«Вот» — это знакомый черный диктофон и стопка каких-то листков.
— Честь имею!
Рука вновь взлетела под козырек. Тяжелые сапожищи застучали по лестнице.
Ладно! Дело сделано. Завтра утром пошлю по каналу «Проба», это совсем близко, на соседней улице. Разве что стоит прокрутить запись. Вдруг сержант решил концерт группы «Мумификация» записать?
Я в некоторой нерешительности начала учинять досмотр платьям, развешанным на спинках стульев, вздохнула, присела к столу. Слушать все подряд я не собиралась. К чему? Приказа подглядывать в замочную скважину не было, пусть сами разбираются.
Легкое шипение. Щелчок. Негромкий, но четкий голос Игоря. Голос гражданина Молитвина; он, как всегда, чем-то недоволен. Можно жать на «stop».
Записалось — и ладно. Интересно, что там на этих листках? Неужели добросовестный жорик набил разговор на компьютере, распечатал? Чушь, не успел бы.
Я вновь поглядела на платья, затем на часы; и уже просто так, для очистки совести, перемотала пленку — где-то на треть. Так сказать, последняя проверка.
