— Любезный, — классически отреагировал Николай на рентгеновский взгляд генерала, — вы на мне дырку протрете.
Они оба были грубоватыми людьми.
— Что у вас есть из пойла? — нервно спросил Брилев.
— Кьянти, граппа, алиготе, мадера, — начал перечислять Кок, загибая непослушные пальцы. — Могу принести технического спирта и уксуса запить.
— Что?! Ты кто такой, чтобы разговаривать со мной в таком тоне?
— Я родился и вырос в Москве, теперь бываю там наездами. С золотой медалью окончил школу для трудных детей. Мои родители разошлись, когда мне было двенадцать. Моя мама часто брала меня с собой в кино. Пристрастился. Сейчас приступили к съемкам блокбастера. Рабочее название «Нежилец».
— Ты еще здесь?! — взорвался Брилев. — Пошел вон отсюда, сопляк!
— Иди, Коля, — постарался охладить накалившуюся обстановку Абрамов. — Два кофе, два коньяка.
— Ща сделаю, — улыбнулся Кок. Но его глаза были такими же холодными, как у генерала. Только бешеных искр в них не отмечалось.
Они потухли в глазах Брилева, когда он снова взял в руки бинокль и уставился на Паулу Марию... Снова ему казалось, что он слышит скрипку. Но нет: с годами она выросла до размеров виолончели. Звук стал ниже, глубже, протяжней. Но неизменным остался смычок. Он водит по струнам, выгоняя из эф, похожих на волчью пасть, искаженную смертельной болью мелодию, тоскливый вой... Сколько лет прошло, а острая тоска в груди понуждает к безысходному горловому воплю...
Теперь, по прошествии времени, Брилев винил во всем Эспарзу. Не свое руководство и не себя лично. Любу он простил. До недавнего времени он считал, что искупил свой грех, дал дочери счастливое будущее. Она была упертым человеком, но это он вел ее по жизни, убирая с пути то мелкие препятствия, то непроходимые завалы. Он так и не женился во второй раз. Может быть, зря, поскольку в одиночестве часто, очень часто видел в темных углах черную пасть самолетного люка. В нем застыл Рафаэль Эспарза с генеральской внучкой на руках. Вот он разворачивается, ныряет в темень. Кажется, из этой страшной пропасти вот-вот донесется детский плач... Но нет. Девочка успокоилась в руках наркоторговца. С того мига она уже ни в чем не нуждалась. Как и ее мать. Эспарза и Брилев словно отдали друг другу должное.
Полноватый официант-испанец лет двадцати семи принес напитки, фрукты. Смахнул со столика невидимую пыль и, едва заметно поклонившись, оставил собеседников наедине.
Брилев выпил коньяк. Он не касался спинки стула, но его спина оставалась прямой. Он кивнул в никуда и сказал:
