И вот Архелая ведут по улочке, стиснутой неопрятными домами. Вонь гнилых кож смешивается с запахом чеснока и жареного лука. Это район Субуры, куда без настоятельной необходимости не решался заглянуть ни один римский сенатор.
Вслед за провожатым Архелай переступил порог помещения, освещенного квадратным отверстием в потолке. Рядом с небольшим бассейном была каменная скамья. Архелай не успел присесть, как из двери, находившейся против входа, к нему кинулся человек. Из потока слов Архелай понял, что перед ним не кто иной, как спутник Митридата по его странствиям, философ Аристион.
— Что привело тебя в пещеру циклопа? — спросил Архелай, искоса поглядывая на незнакомца.
— Человеколюбие! Я узнал, что эта страна, так же как мои родные Афины, превращена в темницу, а город, носящий имя Рим, — это камень, закрывающий выход узникам. Тебе не надо говорить, что я имею в виду тех, кого римляне именуют союзниками. Равным образом наездник мог бы назвать союзником коня, на которого он сел сам и положил свою ношу. Отношения между наездником и конем — это тоже союз. Но какой?
Сделав паузу, философ продолжал с тем же пылом:
— Мои друзья хотели добиться справедливости в сенате и пригласили меня составить им речь. Мой Аполлон! Я нашел для них такие слова, которые могли бы расплавить камни. Но циклоп слышит лишь то, что ему выгодно. Поняв это, союзники поклялись уничтожить Рим. Я поведал им о твоем повелителе, о его щедрости и великодушии. И они надеются получить от него помощь.
— Митридат об этом позаботился! — с ликованием в голосе воскликнул Архелай. — Он послал тебе и твоим друзьям золото и ничего не просит взамен,
Аристион широко раскрыл глаза,
— Ему уже известно о нас?
— Да! Он знает все, что делается в мире. У него тысячи глаз. Тысячи рук готовы ему помочь. Понт Эвксинский тесен ему, как дельфину лохань. Его корабли уже стоят у проливов. Армянский царь пришлет ему свою тяжелую конницу, скифы — стрелков. Осталось недолго ждать.
— Что ни говори, но дым отечества светлее огня на чужбине! — сказал Архелай, пододвигая блюдо.
Вместо черешен в нем высились груши, сочные плоды осени. Этот сорт называется «Амасийский». Он выращен садоводами города, где Архелай не был много лет. Когда же Митридат даст ему отдых? Он так устал от чужой речи, от чужих лиц.
— Я понял это сегодня, по пути в Кабиру, — продолжал Архелай. — Над садами поднимались струйки дыма, и мне так захотелось остаться здесь, чтобы дышать этим воздухом, этим ароматом увядающих листьев.
