Маша Кузнецова шла по улице, прижимая к груди папку, не слишком обращая внимание на то, что делалось вокруг. Опомнилась она только тогда, когда почувствовала сильный удар в плечо, – обернувшись, увидела спину стремительно удаляющегося парня в темно-синей футболке. Столичные кавалеры не спешили ее обхаживать. Вздохнув, она переложила кошелек с новообретенным гонораром в модную сумочку, за которую в свое время пришлось выложить кругленькую сумму – ничего не поделаешь, имидж (который есть всё, согласно намертво застревающему в мозгах рекламному лозунгу), в отличие от жажды (которая есть ничто), играл в жизни начинающих моделей решающую роль. Бесполезную папку с резюме Маша поудобнее перехватила локтем и двинулась дальше, к шумным центральным московским улицам, судорожно сжимая в руках сумочку.
Мысли Машу одолевали самые разные, и, несмотря на столь стремительное знакомство с влиятельным законодателем мод, среди них превалировали грустные. Всегда грустно, когда на пути к мечте сталкиваешься с непреодолимыми препятствиями.
Чувствуя себя самостоятельной и взрослой, Маша разменяла десять долларов из полученного гонорара в ближайшем обменном пункте и внезапно решилась зайти в Макдоналдс, чтобы, во-первых, по укоренившейся с детства привычке заесть огорчение чем-то вкусным, а во-вторых, наедине с собой обдумать создавшееся положение. На любое другое кафе у нее уже не хватило бы смелости, да и денег было все-таки жалко.
В дневные часы зал был почти пуст. Несколько обеспеченных родителей вывели детей полакомиться вредными и тяжелыми для желудка американскими яствами, да еще несколько пар разного возраста сидело за столиками. Маше было неудобно оттого, что вот у нее никакой пары-то и нет, и вообще, как ей казалось, в ней с первого взгляда можно было заметить неудачницу. В довершение всего Маша, заказав у скучной девицы в форменной красной блузке и с вымученной фирменной улыбкой на лице комплексный «хэппи-мил», получила в придачу к нему игрушку под названием «разбитое сердце». Синее тряпичное чудовище в форме сердца, если его уронить на пол, издавало мелодичный звон, напоминая о несбывшихся надеждах и разбитых мечтах…
За стеклянными стенами общепита катили нарядные глянцевые машины, куда-то толпами спешили хорошо одетые москвичи, все, как один, с суровыми, напряженными лицами. Изнывали от жары столичные милиционеры, и грустно поник головой бронзовый памятник поэту, про которого Маше было хорошо известно еще со школы, что он – «наше всё».
