Наступило долгое молчание, которое я не хотел нарушать. Жизнь у Вики и так тяжелая, я не желал ей вреда.
Ее губы слегка изогнулись презрительно.
Я хорошо чувствовал призыв ее плоти, очевидный вызов во взгляде и в позе.
Казалось, она говорит: ты не сможешь покорить меня.
Интересно, сколько мужчин уступили ей.
Пожав плечами, она подошла к спальному возвышению и взяла белый шелковый шарф, который я снял у нее с горла. Набросила его, закрыв рабский ошейник.
— Не носи шарф, — мягко сказал я.
В глазах ее сверкнул гнев.
— Хочешь видеть ошейник? — зашипела она.
— Можешь оставить шарф, если хочешь.
Она удивленно смотрела на меня.
— Но я считаю, что его не нужно надевать.
— Почему?
— Потому что без него ты красивее, — сказал я. — Но еще важнее, что, пряча ошейник, ты его не снимешь.
В глазах ее блеснул огонь, она улыбнулась.
— Ты прав. — Она с горечью отвернулась. — Когда я одна, я делаю вид, что свободна, что я знатная леди, убара большого города, может быть, даже Ара. Но когда в мою комнату входит мужчина, я снова только рабыня. — Она медленно сняла шарф и бросила его на пол, потом повернулась ко мне. Высокомерно подняла голову, и я увидел, что ошейник очень красив на ее горле.
— Со мной, — мягко сказал я, — ты свободна.
Она презрительно взглянула на меня.
— До тебя в этой комнате побывала сотня мужчин, — сказала она, — и они меня научили, хорошо научили, что на мне ошейник.
— Тем не менее со мной ты свободна, — повторил я.
— И после тебя будет сотня.
Вероятно, она говорила правду. Я улыбнулся.
— А тем временем я дарю тебе свободу.
Она рассмеялась.
— Спрятать ошейник, — насмешливо передразнила меня, — не значит снять его.
Я тоже рассмеялся. Она достойный собеседник.
— Хорошо, — согласился я, — ты рабыня.
Я пошутил, но она вздрогнула, как от удара.
Вернулся вызывающий тон.
— Тогда воспользуйся мной, — горько сказала она. — Научи меня, что означает ошейник.
Я удивился: Вика, несмотря на девять лет, проведенные в заключении в этой комнате, оставалась упрямой избалованной высокомерной девушкой, сознававшей всю власть своего тела, всю силу свой красоты, способность привлекать мужчин, мучить их, приводить в ярость, заставлять исполнять ее малейшие прихоти. Передо мной была та же прекрасная хищная девушка, которая когда-то пришла в Сардар, чтобы овладеть царями-жрецами.
— Позже, — сказал я.
Она подавилась от ярости.
Я не желал ей зла, но она не только прекрасна, она еще и раздражает меня. Я понимал, что она, умная, гордая девушка, не может смириться со своим положением. Она должны выполнять приказы всех, кого царям-жрецам вздумается послать в ее комнату, но я все же не находил в ее трудном положении извинения для враждебности по отношению ко мне. Ведь я тоже пленник царей-жрецов и не по своей воле пришел в ее комнату.
