И, конечно, он найдет там корни зла, но найдет он там также и корни добра, корни полезного и корни вредного свитыми вместе в тишине сердца земли.
И вы, судьи, желающие быть справедливыми,
Что за приговор прочтете вы тому, кто чист телом, но вор в душе?
И что за наказание наложите вы на того, кто был убит другими в душе?
И как вы накажите того, кто по делам своим – обманщик и угнетатель И в то же время сам – жертва обмана и жертва насилия?
И как вы накажите тех, чье раскаянье стало большим уже, чем то, что они совершили?
Ведь разве раскаяние не есть то, что как раз и хочет получить от виноватого правосудие, которому вы рады служить?
И все же вы не можете дать раскаянье невиновному иль отобрать его от сердца виноватого.
Неутолимо будет приходить оно ночью, чтобы человек мог проснуться и взглянуть на себя.
А вы, стремящиеся понять справедливость, как вы поймете ее, не взглянув на дела все в полном свете дня?
Только тогда вы поймете, что тот, кто стоит, и тот, кто упал, – всего лишь один человек, находящийся в сумерках между ночью пигмейства и светом того, что божественно в его душе,
Ведь и самый главный из камней основания храма ничуть не выше самого нижнего камня в его фундаменте.
И тогда сказал адвокат: Что ты думаешь о наших Законах, учитель?
И он ответил так: Вы с удовольствием создаете законы,
И с еще большим удовольствием их нарушаете.
Как дети на пляже у океана строят играя все новые песчаные башни, чтоб со смехом сломать их.
Но пока вы строите свои песчаные башни, океан приносит на берег все новый и новый песок,
И, когда вы ломаете то, что построили, океан всегда смеется над простодушными.
Но как быть с людьми, для которых жизнь – не океан и созданные человеком законы не песочные замки,
Как быть с теми, для кого жизнь – это скала, а закон – это кирка, с которой они хотят изменить форму скалы по своему желанию?
Как быть с калекой, ненавидящем танцы?
Как быть с влюбленным в хомут свой домашним волом, для которого гуляющие по лесу лось и олень – только бродяги без дома и племени?
Как быть со старым змеем, который уже не может сбросить свою старую кожу и поэтому называет всех других, кто ее сбрасывает, голыми и бесстыжими?
И как быть с тем, кто приходит самым первым на свадебный пир, а когда наевшись, устанет – уходит, говоря, что все пиры – это лишь нарушенье порядков, а те, кто пирует, нарушают законы?
Что я скажу о них всех – только то, что они хоть стоят в лучах солнца, но на солнце смотрят их спины?
