Грендель | страница 53
Закон на земле — это зимний закон, случайный. Я тоже могу быть жесток: неистовой волей скрутить свои дни и так же в деяниях славу добыть.
Избавлю себя я от смутных сомнений, желанья зажму я в железный кулак, — старье же пускай рассыпается в прах!
Она треплет мне волосы с доброй улыбкой, Доверяясь любовной игре: дать и взять. У меня в голове пляшет мысль об ошибке: Что-то есть посильней, чем любовь или страсть.
Рвется к солнцу туманная башня ствола, Омертвела земля у корней, умерла; Я ветер глотаю и капли дождя.
Сцена: Королева у постели Хродульфа.
Говорит Вальтеов:
Короче, я наблюдал, как в нем зрела идея насилия, а в них поднимались мрачные предчувствия, и я (старый бродяга по дорогам ада, скиталец по краю земли) веселился, в злобе черпая радость, — О, из преисподней кормясь! Он почти не разговаривал, когда впервые появился при дворе, — тощий, прыщавый, безбородый, — только юношеский пушок над верхней губой и на подбородке. К концу года он вообще перестал разговаривать, говорил только по необходимости да еще когда изредка встречался в лесу с очень старым грязным крестьянином, своим советником. У Хродульфа были черные как смоль волосы и карие немигающие глаза. Он всегда стоял, выставив вперед голову и надув губы, словно мучительно стараясь что-то вспомнить. У старика — по прозвищу Рыжий Конь — был вечно испуганный взгляд, круглые красные глаза и точно такой же рот, седые волосы, вспыхивавшие белым пламенем вокруг сияющего под солнцем лысого темени: вид человека, который внезапно что-то вспомнил. Я шел за ними по тенистым тропкам, усеянным черепами, — поскольку я часто гулял там (но наши путешественники черепов не замечали), — Хродульф спотыкался о корни и камни, старик припадал на хромую негнущуюся ногу. Разговаривая, он брызгал слюной. Глаза его бегали. Он вонял.
— Для того чтобы выйти за пределы законности, нужно исключительное стечение обстоятельств, которое послужит толчком, — орал старик. Он был глуховат и поэтому кричал так, словно все остальные тоже страдали глухотой. — Побуждение к насилию связано с общей переоценкой обычных устоявшихся ценностей. Самые гнусные преступления одним махом должны быть преобразованы в героические и похвальные деяния. Если перевброт потерпит неудачу, это произойдет потому, что тех, кто пойдет за тобой, испугает твоя собственная безжалостность.