Как мог, я остановил кровь, текшую из раны, вызвал ветеринара и принялся нервно шагать по комнате. Кровь пульсировала у меня в висках, гнев разливался по всему телу, мешая мне мыслить. Неужели эта девица нарочно выманила меня из дома, чтобы дать возможность своему сообщнику проникнуть в мою квартиру и пристрелить мою собаку? Неужели все было продумано заранее, и заговорщики рассчитывали таким образом лишить меня собаки? А может, они хотели обыскать квартиру, а Бобо набросился на них, и им пришлось застрелить его?
На эти вопросы я не мог ответить. Я терялся в догадках, разум мой застилала слепая ярость, лишавшая мои мысли четкости. Я знал только одно — кто-то заплатит мне за это.
Приехал ветеринар, осмотрел Бобо, покачал головой и увез его на «скорой помощи». Я поехал с ним, просидел возле собаки ночь и весь следующий день, пока наконец ветеринар не сообщил мне, что пес выкарабкается.
Только тогда я позволил себе покинуть Бобо, и то, что мне предстояло сделать, я намеревался сделать ради него.Я жаждал мести, и охвативший меня гнев крепко держал меня в своих тисках. Мысли мои все еще путались. Как только я пытался сосредоточиться на проблеме, стоявшей передо мной, я тут же вспоминал трогательный взгляд собачьих глаз и эти его жалкие усилия, когда он, приветствуя меня, из последних сил пытался пошевелить хвостом, как бы извиняясь за то, что не мог подойти ко мне.
Наступил четверг. В этот день должна была состояться вечеринка в доме Джона Стонтона Ламберта, и я решил пойти туда. На этот раз карты сдавала сама судьба, и Эду Дженкинсу было предложено место за игорным столом.
Я лег в постель и попытался уснуть, но не смог. Глаза мои, вперившиеся в потолок, никак не хотели закрываться.
Я встал, принял душ и осмотрел квартиру — она была тщательно и умело обыскана. Обшарили ли ее до того, как застрелили собаку, или после, этого я сказать не мог.
В углу я нашел клочок ткани в клеточку, показавшийся мне знакомой и вызвавший какие-то смутные воспоминания.
Несколько минут я стоял в задумчивости, разглядывая клочок и пытаясь припомнить, где я мог видеть такую материю. Мысли мои скакали, перебирая недавние события. «Проклятые сопли!» — почему-то прозвучало у меня в ушах, и тут я все вспомнил.
Испачканный кровью клочок был с неровными краями, оборванными так, словно острые собачьи зубы выхватили его из жакета или подола юбки. Это был кусок костюма, который был надет на Луиз Ламберт в тот вечер, когда я впервые встретил ее.
