Так я проревела какое-то время, а когда вытерла глаза (не потому, что отчаянье прошло, а потому, что от ужаса меня охватил какой-то безнадежный ступор), то увидела, что откуда-то сбоку, на пыльный пол, на все эти балки и перекрытия, легла полоса света.
Дневной свет, или, во всяком случае, утренний — ночь закончилась.
Я поглядела на часы — хорошие офицерские часы со светящимися стрелками — мне подарила их приятельница, которая работала на вещевом складе — отличная должность в наше тяжелое время. Я была здорово не в себе, но у меня хватило остатков ума, чтобы сообразить, что со временем творится что-то неладное — они показывали три часа чего-то, эти часы. Либо я провела в проклятом подземелье гораздо больше времени, чем думала, потому что провалялась где-нибудь на бетонном полу без сознания, либо…
Это был не дневной свет?
Да нет, дневной, он просто лился из какой-то трещины в стене — она, трещина эта была достаточно далеко от меня, но я уже различала пролом и сухую траву в проломе, и россыпь камней. Я перестала заниматься анализом своего плачевного состояния и, всхлипывая и вытирая нос рукавом пальто (платок я потеряла чуть позже, чем приемник, но чуть раньше, чем остатки соображения), двинулась по направлению к источнику света. К моему удивлению, тут было просторно — мне даже не пришлось пригибаться. Правда, когда я дошла до пролома с острыми каменными краями — просто камень, не бетонные плиты, — то мне пришлось протискиваться в него боком — такой он оказался узкий. Я никогда не отличалась излишним весом, а в это смутное время и вовсе отощала, так что в результате я протиснулась наружу, по дороге выскочив из пальто. Потом я вытянула пальто за рукав — прежде, чем выяснилось, что оно мне не так уж и нужно.
Я стояла у невысокой скальной гряды — вокруг валялись камни, целые россыпи камней, серые скалы все в трещинах, так что, если бы я не стояла у этой, своей, то быстро бы ее потеряла. У подножия скал росли какие-то папоротники, потом земля начинала понижаться, постепенно переходя в поросший лесом склон. верхушки деревьев качались внизу — мне приходилось наклоняться, чтобы поглядеть на них.
Уже ничего не соображая, я полезла по скале наверх. Это было нетрудно — вся скала представляла собой невысокую каменную насыпь наверху обрыва.
Потому что внизу был обрыв.
Подо мной качалось сплошное зеленое море — до самого горизонта под низким серым небом были одни лишь деревья — ни домов, ни просеки, ни реки — ничего. Одни лишь верхушки деревьев, а дальше, там, где почва полого поднималась, выравниваясь после чудовищного провала — темные стволы, прямые, странные и опять — верхушки деревьев, все дальше, дальше…
