Он держал одну руку на чашке кофе, а другой водил по груди, перекатывая между пальцами серебряные гантельки.
— Я их вставил только две недели назад. Нравится?
— Что ты здесь делаешь? — спросила я, и наплевать мне было, что это прозвучало враждебно. У меня был тяжелый день, а наличие Калеба у меня в кухне его не украшало.
— Записываю для тебя телефонограммы.
Он не среагировал на мой ворчливый вызов. Не похоже на Калеба — упустить повод пособачиться.
— Какие?
Он подал мне клочок бумаги. Лицо его было совершенно нейтрально, только мерцание в глазах так до конца и не исчезло. Оно говорило: «А у меня неприличные мысли. Про тебя».
Я медленно вдохнула и выдохнула, потом подошла взять клочок. Бумагу я узнала: стопка для записок, которые у нас возле телефона. Калеб подержал ее чуть дольше, чем нужно, чтобы я потянула, но отпустил, не сказав ничего неприятного. Впервые в жизни.
Я взглянула на записку. Почерк я не узнала, что указывало на Калеба. Неожиданно аккуратный почерк, печатными буквами.
«ВСЕ ЖИВЫ. КОГДА БУДЕТ ВРЕМЯ, ПОЗВОНИ МНЕ. ДОЛЬФ В ОТПУСКЕ НА ДВЕ НЕДЕЛИ. ЦЕЛУЮ. ЗЕБРОВСКИ».
Наверное, я подняла брови на последней фразе, потому что Калеб поспешно сказал:
— Я записал все, как этот полисмен сказал. Ничего не добавил.
— Верю. Зебровски считает себя остроумным. — Я поглядела в карие глаза Калеба. — Калеб, зачем ты здесь?
— Мика позвонил мне на сотовый и сказал, чтобы я сегодня был рядом с тобой.
Явно он не был особенно доволен таким приказом.
— Он не сказал, почему ты должен быть со мной?
— Нет, — нахмурился Калеб.
— И ты все бросил, что на сегодня наметил, и прибежал сюда со мной нянчиться просто по доброте сердечной.
Он попытался сохранить хмурое лицо, но постепенно расплылся в улыбке под стать озорным огонькам в глазах. Неприятной улыбке, будто он думал что-то про себя, и эти мысли ему очень, очень нравились.
— Мерль мне сказал, что сделает мне плохо, если я не выполню, что Мика велел.
Мерль был главным телохранителем Мики — шесть футов сплошных мышц и повадка такая, что ангел ада дважды подумает перед тем, как с ним связываться. Калеб — пять футов шесть дюймов и дохляк, никакого отношения к мышцам не имеющий.
Я не могла не улыбнуться:
— Мерль тебе и раньше угрожал, и ты не слишком его боялся.
— Это было, когда Химера был жив. Меня он любил больше, чем Мерля или Мику. Я знал, что он меня не даст в обиду, что там Мерль ни говори.
Химера — это был их прежний вожак парда. В некотором смысле он был «крестным отцом» групп оборотней. Но сейчас он был мертв, и его группы мы поделили между нашими. Для большинства из них это было облегчение, потому что Химера был сексуальный садист, серийный убийца и вообще плохой человек во всем. Но некоторые, те, что помогали ему вершить его кровавые фантазии, по нему скучали. Поскольку я вряд ли видела кого-нибудь страшнее Химеры — а видела я многое, в том числе претендентов на звание бога и тысячелетних вампиров, — я не верила тем, что тосковал по добрым старым дням. Один из них был Калеб.
