Тут Инез начинает хохотать и вручает ей чек на двенадцать тысяч долларов.
И тут Энни наконец верит в свое счастье. Душа ее взмывает в облака. Она говорит о чем-то с Инез, но сама себя не слышит. Двенадцать тысяч долларов! И это только начало. Впереди блестящая карьера. Она целует Инез, потом Лэйни, спускается на лифте вниз. На улице ее приветствует дуновение свежего ветра, асфальт залит солнцем. Двенадцать тысяч долларов! Мысли путаются, но общее состояние иначе как блаженством не назовешь.
– Энни Лэйрд?
Она оборачивается. Сзади стоит тот самый красавец с готическими скулами.
– Я вас недавно видел на улице…
– Да, я помню.
– Не сразу сообразил, что это вы. Когда до меня дошло, я был уже на Брум-стрит. Вернулся сюда, стал вас разыскивать, едва нашел.
Оказывается, у него карие глаза с желтыми искорками. И еще очаровательная, немного асимметричная улыбка.
– Слава Богу, я вас разыскал.
Энни смотрит на него с недоумением. Тогда красавец представляется:
– Я Зак Лайд.
Неужели это и есть ее патрон? Этот красавчик?
– Я купил несколько ваших вещей, – говорит он.
– Да-да, – мямлит Энни. – У меня в бумажнике лежит ваш чек.
Ей кажется, что она – бедная Золушка, несчастная сиротка, которую волшебная сила вознесла на вершину счастья.
– Конечно, я заплатил за ваши работы недостаточно, я хорошо это понимаю. Но ведь цену назначал не я. Я бы с удовольствием посмотрел и другие ваши работы. Готов заплатить за них больше.
Энни спрашивает:
– Откуда вы узнали, что я – Энни Лэйрд? Мы ведь раньше не встречались.
– Инез показала мне вашу фотографию. В каталоге.
– Ах да.
– Должен сказать, фотография не слишком удачная.
Энни так приятно, что она даже забывает поблагодарить за комплимент – просто кивает и опускает голову. Воцаряется неловкая пауза. Энни смотрит на асфальт, на мягкие итальянские мокасины Лайда. Тротуар изрисован какими-то бессмысленными иероглифами. Неведомый художник разукрасил ими всю улицу. Что, собственно, он хотел изобразить? Двенадцать тысяч долларов! Собственный патрон-покровитель! Весь мир, сходящий с ума по ее ящикам!
Тут Энни вспоминает о мучающем ее вопросе.
– Но почему Япония? – спрашивает она, поднимая глаза. – Неужели вы в самом деле пошлете туда мои работы?
– Видимо, да.
– И я никогда их больше не увижу?
– Разумеется, увидите. – Уверенная, ободряющая улыбка. – Если хотите, можем поговорить об этом. Пообедаем вместе?
– Сейчас?
Он смотрит ей в глаза, а она поднимает руку с часами.
– Сейчас половина двенадцатого. В два я должна вернуться в наш округ. Понимаете, меня назначили присяжным заседателем.
