Он меня схватил, да я вывернулся. Я его схватил, да уж больно он тяжел. Завертелись мы. Он толкнул — я в сторону шаг сделал. Толчок его в пустоту провалился. Чую, Красун опору теряет, я ему и помог. Упал он. Попутно Жароха зацепил, который в третий раз на него в атаку намерился. Маленький, а настырный. Поборов приемыш снова на снегу оказался. Вместе с Красуном. Только Колобудов сын не долго на земле прохлаждался. Перекутырнулся через голову и опять на ногах.
— Ну, теперь берегись! — прорычал и снова на меня.
Бежит. Руки растопырил. Шмась из меня сотворить хочет. Попаду в его хватку, так несдобровать мне. Понял я, как мне его объятий избежать. Нырнул я ему под руку. Он мимо пролетел. Да со всего маху в толпу врезался.
Крик. Смех. Ругань.
Смотрю, а он снова на меня прет. И тут мне третье в этот день счастье привалило. Самое большое. Слышу:
— Держись, княжич! — И голос знакомый.
Я на окрик повернулся и остолбенел. Любава среди зевак стоит. На меня смотрит. Улыбается. И тут же — бабах! Это Красун мне с разбегу в грудь врезался.
Дух из меня вышибло. Повалился я на снег. А Красун на меня сверху навалился. Придавил тушей своей. Ни вздохнуть ни перднуть. Я задыхаться начал. А он мне на ухо шепчет:
— Уложил я тебя все-таки, — а сам дышит тяжело.
Я ему что-то ответить пытаюсь, а не могу. Воздуха не хватает. В глазах уж темнеть стало.
Отвалился он от меня. На ноги поднялся. Народ ему славу крикнул. А я морозец ртом схватил. Вздохнул наконец. В глазах проясняться стало. Голос отца слышу:
— И вправду силен ты, послух. А то, что сила в тебе пока дурная, так то боляре отешут.
А потом он ко мне подошел и сказал тихонько:
— Я же тебя еще мальцом учил. Коли в драку полез, то не отвлекайся. Только о том думай, как супротивника одолеть, — смотрит, а в глазах огорчение.
Посмотрел он так на меня и в детинец пошел. На ходу о чем-то с Гостомыслом толкуя.
Раньше от таких слов я бы расстроился сильно. Но это раньше. А сейчас мне Любава все расстройства заслонила.
Тут и Красун ко мне подошел. Подняться пособил.
— Что ж ты раньше-то себя мутузить позволял, коли вертлявый такой?
— Так ведь старших уважать надо, — ответил я ему. — Меня так матушка учила.
— Дурной ты, княжич. Как есть дурной, — сказал он и прижал по-братски к груди своей. — Пошли, что ли, а то холодно.
— Погоди, — я ему в ответ. — У меня тут еще дело есть.
— Ну-ну, — улыбнулся он и поспешил Ивицу с Жарохом помогать.
А я от снега отряхнулся да к Любаве навстречу скорее.
