Взял да и выложил Белореву все, как есть.
Помрачнел он. Чернее тучи грозовой стал.
— Ас чего ты взял, что это чужак? — спросил.
— А кто? — поразился я.
— Как же чужак мог понять, куда ты по следу пойдешь? Это же знать надо, кто кому братом, кому сватом, а кому двоюродным плетнем доводится. Наблюдать долго. Раздумывать, как, если что, от себя подозрение отвести. Свой это. Свой. Оттого и муторно.
— Да не верю я, что кто-то из своих на такое пойти может! — крикнул я в сердцах.
— Ты не шуми сильно, — остудил мой пыл знахарь. — Я тоже не верю. Но только знаю, что из своих это кто-то, — и задумался надолго.
— Значит, так, — наконец сказал Белорев. — Ты больше ничего не делай. Будто и не было вчерашней ночи. И не рассказывай никому…
— Даже отцу?
— Даже отцу. — Знахарь встал и зашагал по каморке из угла в угол. — Ни к чему ему пока лишние хлопоты. С одним бы горем справиться.
— А если этот на Малушу посягнет?
— Не княжна ему нужна, а княжич. Ты за нее не беспокойся. Ее не тронут. Ты за себя опасайся. Когда Гостомысл вернуться обещал?
— К вечеру.
— С ведуном я сам поговорю. Не пужайся. Присмотрим мы с ним за тобой.
— Я и не пугаюсь. Пуганый уже.
— Не хорохорься и остерегайся. Вражина теперь на время утихомирится. Если он не дурак, а он не дурак точно, ждать будет, когда ты чутье потеряешь. Но мы-то тоже не лыком шитые. Так ведь?
— Так, — кивнул я.
— Все. Иди. И помни — не было ничего прошлой ночью…
Ох и невесело мне было, когда я вышел от знахаря. Помню, всю дорогу мне чудилось, что кто-то наблюдает за мной. В засаде сидит. Ждет не дождется, чтоб я слабину дал…
Но прав оказался Белорев. Ни в этот день, ни в следующий покуситель никак себя не оказал…
И месяц пролетел, а за ним другой до середины докатился.
Тихо все было. Спокойно.
Я уж подумывать стал, что ошибся Белорев, и это все же чужак был. Хотел свое дело сделать, не смог и восвояси отправился. Только в башню я уже не поднимался. Желание на звезды смотреть прошло. Да и звезда Седунь больше на небосклоне не появлялась. Успокоились люди. И я успокоился…
14 октября 943 г.
Этот день стал для меня трижды счастливым.
Первое счастье было наибольшим. Просто выпал первый в этом году снег.
Еще накануне под вечер подморозило. Взбитая ногами и копытами осенняя грязь застыла комьями. Схватилась морозцем. Грудами замерла. Кто-то сетовал на окоченевшие волнами глыбы. Кто-то ругался, спотыкаясь. А я был рад. Не хлюпает под ногами. Не липнет на сапоги тяжестью неподъемной. А груды… это не страшно. Ведь через них и перешагнуть можно.
