— Пока ничего, — ответила Любава. — Может, мимо пройдут. На наше подворье дорога не дюже протоптана. Авось не заметят.
Тревожно на душе стало. Боязно. Но виду я не показал. Мужик все-таки. Не пристало свою тревогу на людях оказывать. Тем более перед девчонкой.
— Ты не бойся, — сказал я ей. — Я тебя в обиду не дам.
— Да… — усмехнулась Любава, — тебе сейчас только меня от обидчиков оборонять…
Она встала, подняла корзину и потащила ее в баню.
Она шла. Статная и насмешливая. А я почему-то вспомнил ее в тот день, когда пришел в себя…
И луч, пробивающий темень натопленной бани…
И капельки сверкающей в солнечном свете влаги на ее неприкрытом девчоночьем теле…
И от этого стало не по себе. И вдруг кольнуло где-то под сердцем.
Истомой.
— Тебе помочь? — спросил я.
— Сиди уж, помощник. Гавча, стереги его. Собака легла у моих ног, зевнула и, положив морду на лапы, прикрыла глаза.
— Любава, — позвал я.
— Чего тебе, княжич?
— Я, когда вырасту, женюсь на тебе. В бане что-то громыхнуло.
— Как есть дурак! — послышался оттуда голос девчонки. — Буробит незнамо что. Или снова головой помутился? Пока ты вырастешь, я уж старой буду. И потом, отец меня за Кузнецова сына на следующее лето отдать обещал. Так что выбрось глупости из головы.
— А он тебе что? Нравится?
— Кто?
— Так кузнецов сын.
— Хороший парень. Только уж черен больно. Говорит, что сажа ему под кожу въелась. Не отмывается. Так в темноте это в глаза не бросается, — и захихикала.
— Ты про него забудь, — упрямо сказал я. — С Микулой я поговорю. Пусть он тебя для меня побережет. А кузнецов сын себе кого еще подыщет. А ты б за меня пошла?
Из дверей прибанника показалась Любава. Она вытерла руки. Потом повесила утирку на бельевую веревку. Поправила поясок на сарафане. Пригладила растрепавшиеся волосы. Подошла. Смерила меня взглядом. Хитро так посмотрела.
— Ну, — сказала она собаке, — как тебе, Гавча, жених?
Собака приподняла изорванное ухо, точно прислушиваясь к чему-то, и, повернувшись на спину, подставила лохматое пузо. Чеши, мол.
Любава присела на корточки. Почесала собаку. Еще раз взглянула на меня. А потом сказала Гавче:
— Вот и мне кажется, что зеленый он больно. Еще небось и женилка не выросла.
И рассмеялась.
Кровь бросилась мне в лицо.
Болью застучала в висках.
Потемнело в глазах.
— Ну, чего ты? Чего? — услышал я голос Любавы. — Эка разошелся. Успокойся.
— Все уже, — ответил я. — Прошло.
— Не знала я, что ты такой, — положила она свою горячую ладошку мне на лоб.
