— Привет. А я слышу, ты стулом грохочешь, значит, думаю, дома. Отгул взяла или заболела?
— Заболела, — очень неприветливо ответила Клава. — Уйди, пожалуйста.
— Некуда, в отгуле я. Я помириться хочу, если ты тоже хочешь.
Мириться Клава всегда была готова, потому что очень страдала от ссор и не любила их. Но здесь обидели не только ее одну, и она сердито помотала головой:
— Вместе с Липатией.
— Что вместе с Липатией?
— Мириться будем втроём, если все захотим.
— Да пошла она, твоя Липатия!
— Тогда и ты уходи, — строго сказала Клава. — Уходи, у меня голова болит.
Томка пофыркала, посопела, все еще стоя на пороге. Потом махнула рукой:
— Мириться так мириться!
Завтракали на кухне за большим Томкиным столом. Томка глядела на часы и рвалась сбегать, но Клава и Липатия Аркадьевна твердо заявили, что ничего, кроме чая, пить не будут. Томка поворчала, погрохала сковородками и повеселела:
— Ну и правильно! А то косеем да плачемся, плачемся да косеем. Ты чего кривишься, подруга? Я тебя, если хочешь знать, с той поры, как ты водку грохнула, еще больше уважаю. Все гады, а мужики — гады со знаком качества.
— Это исключительно неправильное заявление, — сказала Липатия.
Она отложила вилку и набрала полную грудь, чтобы хватило воздуху на изложение позиции, но Клава все испортила. Заревела вдруг и рассказала, как ужасно ее прорабатывали, и даже Наташа Разведенная, и что только одна есть хорошая девочка, так это Леночка, и что Лена — очень прекрасное имя. И как будет страшно, когда об этом узнают в райкоме комсомола. Все это она рассказывала длинно, с массой непонятных — точнее, понятных только женщинам — отступлений и подробностей, плача и всхлипывая. Ее поили холодной водой, капали валерьянку и корвалол и запихивали мокрый платок в лифчик. Томка кричала: «Гады», «Гадины!» и «Вот гадюки!» — а Липатия тихо всхлипывала за компанию.
— Я же говорю, что все сволочи, — сказала Тамара, когда Клава закончила свой горестный рассказ. — Значит, надо, как все.
— Неправильно вы говорите, — строго возразила Липатия. — Это все жизнь, уверяю вас. Люди исключительно лучше жизни.
— Дерьмо такая жизнь!
— Значит, надо ее чинить.
— Как же, починишь ее, холеру! — ворчала Томка.
— Я думаю, это оттого, что все не так, — сказала Липатия. — Мы должны быть «над», а оказались «под». А когда «под», то исключительно плохо, потому что все скверные слова начинаются на это «под». Например, подхалим, подвох, подделка или поджигатель войны.
