– А как вы в целом относитесь к Иконникову? Белаш задумался, пожал плечами:
– Черт его знает. Каждая наша встреча заканчивается крупной ссорой, а потом я все-таки с ним снова мирюсь – человек он, конечно, незаурядный, хотя и есть в нем масса просто отвратительных черт…
– А именно?
– Ну как вам сказать? Вот если бы создали общество защиты Геростратов, он бы по праву занял там председательское место…
У меня мелькнула чудовищная мысль, и я не удержался:
– Ему нравится разрушать?
Белаш внимательно посмотрел на меня, покачал головой:
– Нет, вы меня не поняли. Он не считает действия Герострата правильными. Он утверждает, что этих действий в принципе не было. Ну, как если бы храм Артемиды сгорел от окурка, а потом обвинили во всем Герострата. Вот в последний раз, например, он двинул мне собственного изготовления теорию о неправосудности приговора Каину…
– Я уже знаком с этой теорией, – кивнул я.
– Ну, тогда вы имеете представление о его образе мышления. И все-таки мне его очень жалко. Очень способный, потерянный для людей человек.
– Почему потерянный? Занимается же он там со своими змеями?
– Б-р-р-р! – передернул плечами Белаш. – Совершенно в стиле моего друга – из всех человеческих занятий выискать самое мерзкое. Змеиный яд, эксперименты все эти, конечно, штука полезная. Но я думаю, что таким делом можно заниматься только от великой любви к людям. Иначе это уже где-то на грани извращения…
Некоторое время мы посидели молча, потом я спросил:
– Как вы думаете, мог Иконников соучаствовать в краже «Страдивари»?..
Белаш твердо сказал:
– Уверен, что нет. Мужик он противный, но украсть «Страдивари» – не думаю.
– Однако не любите вы своего приятеля, – сказал я.
– А за что же его любить? – удивился Белаш. – Совсем малосимпатичный человечек Иконников. Уважать, презирать, интересоваться – это сколько угодно. Любить его – это не занятие для слабонервных. Что же касается кражи, то я бы мог поручиться за него, но вы же поручительств не принимаете…
– Нет, не принимаем, – подтвердил я. – Такого рода, во всяком случае.
– А жаль. Впрочем, если бы я даже проиграл свое поручительство, у меня было бы одно-единственное объяснение: старческое склерозное хулиганство. Знаете: сам – не гам и тебе не дам!
– Всякое бывает, – сказал я уклончиво. – Давайте, Григорий Петрович, ваш пропуск, я подпишу на выход…
– Отпускаете все-таки? – засмеялся он, доставая и протягивая мне бланк.
– А что с вами остается делать? – Я достал штамп, подышал на него.
