– Кто сказал?
– Не вашего ума дело. У меня есть свои источники. Так вы помолвлены?
– Уже нет.
– Хватило ума унести ноги? Это хорошо. А еще я слышал, что вы работаете у старого Гиша.
– Да. Если вы его спросите, он, возможно, ответит иначе, но лично я -работаю.
– А писать бросили?
– Так получилось.
– Чернь не приняла вашего творчества?
– Так я и сказал про себя.
– И внезапно вспомнили, что вам надо есть?
– Вот именно. А благодаря Гишу жить можно. Очень скромно, конечно, никаких излишеств. Откуда вы знаете, что я хотел быть художником?
– Когда я в последний раз видел вашего отца, за год или за два до его смерти, он говорил, что вы едете учиться в Париж, – сказал Мортимер Байлисс, не добавляя, что деньги на это дал он сам. – Я тоже когда-то грезил о живописи, но вовремя очнулся. Много проще объяснять другим, как им писать. – Он направил монокль на тощую фигуру, которая появилась из дома и сейчас спешила к ним.
– А это вышел кто из-под земли?[13] – осведомился он.
– Наш хозяин.
– Выглядит болваном.
– Такой и есть. Привет, Стэнхоуп.
От волнения голос у Твайна стал еще пронзительнее.
– Привет, Холлистер. Я ужасно, ужасно извиняюсь, что не встретил вас, мистер Байлисс. Ходил купить вам сигарет.
– В жизни не курил эту гадость, – радушно отвечал Мортимер Байлисс. – Если вы собираетесь предложить мне коктейль, то знайте, что я к ним не притрагиваюсь.
– А херес вы пьете?
– Я ничего не пью уже много лет.
– Но вы хоть едите? – встревожено спросил Билл. – Мы хотим произвести на вас впечатление.
Мортимер Байлисс взглянул на него холодно.
– Это вы шутите?
– Стараюсь.
– Безуспешно.
– Кушать подано, – произнес Кеггс, сгущаясь из воздуха, как и положено хорошему дворецкому. Вроде бы их нет – и вот, пожалуйста!
В половине десятого, вскоре после того, как Кеггс подал кофе, Билл, послушный указаниям, покинул общество, вышел в сад, и, опустившись в шезлонг, стал смотреть на звезды.
Вечер получился неожиданно приятным. Мортимер Байлисс излучал благодушие, какого не заподозрили бы нем ближайшие друзья (ежели бы таковые сыскались). Подобрев от превосходного ужина, превосходно поданного дворецким, умевшим в свое время угодить Дж.Дж.Бэньяну, он настолько смягчился, что дитя могло бы играть с ним, мало того – случись рядом это дитя, он погладил бы его по головке и одарил шестипенсовиком. Его застольная речь – поток историй про подпольных миллионеров и еще более подпольных румынских торговцев картинами – была весела и искрометна. Билл с удовольствием послушал бы еще, однако понимал, что теперь, когда лед сломан, Стэнхоуп Твайн хочет получить размякшего эксперта в свое распоряжение; и удалился, как было условлено.
