— А?! Что?! — воскликнул Лльюэлин.
— Проснись! — сказала Грейс, и добавила. — Спит! В такое время!
Лльюэлин достаточно проснулся, чтобы сердиться.
— Спасибо, что мне вообще удалось заснуть в этом доме. Вытаскиваешь меня посреди ночи, тащишь в какое-то кресло…
— Зачем это обсуждать?
— У меня вся спина задеревенела.
— Сказано, зачем это обсуждать? Я не знаю что делать, — призналась Грейс. — Просто не знаю.
Человек посильнее предложил бы ей убраться, чтобы он мог доспать, но Лльюэлин, хотя и злился, этого сделать не мог. Сейчас, уже проснувшийся, он распознал в поведении супруги некоторые признаки, указывающие на то, что она чем-то расстроена. А когда Грейс чем-то расстроена, то люди, хорошо ее знавшие (конечно, кроме Мэвис), предпочитали осторожно выбирать выражения.
Поэтому Лльюэлин довольно кротко спросил:
— А в чем дело?
— У Адэра болит живот.
Мистер Лльюэлин, почти совсем проснувшийся, обнаружил, что не в состоянии поддерживать диалог на таком высоком интеллектуальном уровне.
— Что? У кого?
— Живот. У Адэра. Просто корчится.
Лльюэлин явно припомнил, о ком идет речь, и не слишком огорчился. Человек, который спрашивает с вас пять фунтов за шоколадку и десять фунтов за пирог, автоматически теряет право на сострадание. Нам безразлично, все ли у него в порядке.
— Да?
— Поэтому он не может ехать в Брайтон.
И опять Лльюэлин как-то смутно почувствовал, что суть разговора от него ускользает.
— Ему нужно в Брайтон?
— Это я хотела его туда послать, чтоб он положил в банк мой жемчуг. Что же еще делать, когда вокруг столько воров?
Пока она говорила, в холле зазвонил телефон, и она ушла, оставив Лльюэлина созерцать шкатулку. Он чувствовал облегчение, сравнимое только с тем, которое пришло к Шимпу, когда тот услышал из уст присяжных: «Не виновен». По правде сказать, он еще не до конца выкарабкался из того супа, который еще недавно грозил его поглотить, но короткий отдых был ему обеспечен. Жемчуг из банка не достанешь, но сейчас, благодаря спасительной боли у его слуги, всегда есть шанс, что в Меллингем-холл нанесет визит более удачливый воришка. Небольшая, а все-таки надежда. Надежда же, мы уже замечали, легко рождается во время скорби.
Лльюэлин с нежностью думал о желудочном соке, который уж точно сделал то, что надо; но тут обладатель этого сока внезапно появился в окне. Несчастный киномагнат удивился. Тут удивишься! Человека корчит, а он прогуливается и заглядывает в окна.
Вероятно, Лльюэлин выразил бы свои чувства, если бы Шимп не заговорил первым.
