Осмелев за укрытием из развернутой газеты, а может, из-за присутствия в доме другого мужчины, Джек сказал:
— Она и сейчас очень симпатичная.
Смех Эллы на этот раз был не таким беззаботно-звонким.
— Ну, знаешь, Джек! Мужчины — это все-таки нечто!
Она же совсем опустилась, но вкусы у всех разные. Конеч" но, Винифред превратила ее в рабу, только они этого не показывают.
Николас сказал, что хотел бы пойти на чердак и наконец-то заняться разборкой своих вещей.
Он сам удивился своей вспышке злости. Раньше у него такое бывало, но за пять лет скитаний он научился держать себя в руках. Когда темперамент давал себя знать, он немедленно «опускал шторы и запирал ставни», пока гнев не улетучивался. Он бывал в таких местах, где природная горячность могла стоить жизни. Он ходил по чужим дорогам, соблюдал чужие обычаи, поддерживал чужие компании, все чужое…
Элла вела его к лестнице на чердак, не подозревая о том, с каким удовольствием он бы ее сейчас придушил. А он красивее, чем на фотографии, которой так гордится его тетка. Стройный, загорелый — как раз таких она любит. Элла была в восторге и не сомневалась, что он тоже восхищается ею. Она, конечно же, в его вкусе — яркая, с роскошными волосами, вся в кудряшках. Она была очень довольна и собою, и Николасом.
При виде того, сколько вещей он, оказывается, запихал на чердак, Николас ужаснулся. Только вещи матери занимали три сундука. Помнится, некоторые из них очень ценные. Все старательно уложено. Раньше он думал, что будет разбирать их вместе с Алтеей. В огромной коробке лежали шерстяные одеяла, Эмми следила за ними и каждый год перекладывала камфорой. В последний раз специально для этого приезжала из Девоншира. В отдельном ящике лежало постельное белье. Стояли связки книг. Были и картины — портреты дедов и прадедов. Он узнал очаровательную даму времен регенства, в муслиновом платье, с голубой лентой в волосах. Что ему с ней делать? Что делать со всем этим? Оставить пылиться на чердаке у Эллы Харрисон? Он словно чувствовал, что им тут лучше, чем внизу, в обществе теперешней хозяйки дома.
Он поднял крышку очередного ящика и увидел фотоальбом, придавивший груду писем и бумаг. Надо бы все это просмотреть, но где и как? Мысль о том, чтобы задержаться у Харрисонов подольше, привела его в ужас. Жуткая баба! Бедняга Джек при ней как раздавленный червяк.
Но где же ворошить это барахло, если не здесь? Его нельзя перетащить в отель, нельзя отвезти в Девоншир. Тетя Эмми не переживет, если он начнет уничтожать фотографии троюродных сестер. А что еще прикажете с ними делать? Он полагал, что три четверти писем и бумаг тоже придется разорвать. Он решил разбираться на месте.
