— Таким образом, жители Бомирских островов, испытывая на себе давление западных норм общежития, только на поверхности усвоили этические стандарты Запада. Они отказались от традиционного для них каннибализма, противоестественной полигамии и запрещенных церковью человеческих жертвоприношений — или просто заставили нас поверить в это. Однако исследования со всей очевидностью показали, что никакой нравственной трансформации не произошло. Под тончайшим внешним лоском, который мы, вонарцы, называем цивилизацией, старые традиции продолжают жить. Это образец той культуры, которую мы вряд ли сможем игнорировать или презирать: она — источник, дающий нам сведения о прошлом человечества, о происхождении наших предков, в конечном счете, о нас самих, — такими словами Лизелл Дивер завершила свою лекцию.
Воцарилось молчание, и она напряглась. Ей не следовало так детально описывать людоедские пиршества этих бомиров. Она шокировала своих слушателей, и это было ошибкой.
И вдруг аудитория разразилась аплодисментами, и Лизелл расслабилась. У нее были здоровые инстинкты, и она хорошо справлялась со своей работой. Иногда ее мучили сомнения, но сегодняшняя реакция слушателей не оставила от них и следа.
Может быть — только тень.
Ее взгляд отмел восторженную толпу и остановился на двух лицах в задних рядах, которые не выражали ни восторга, ни одобрения.
Ее отец сидел с сердитым и обиженным видом, мать подле него, как зеркало, покорно отражала его эмоции.
Почему они пришли именно сегодня, а не в какой-нибудь другой день?
Ты их пригласила. Ты просила их прийти.
Но не сегодня.
Слушатели забрасывали ее вопросами. Она отвечала почти механически, в то время как все ее внимание было сосредоточено на родителях. Они выказывали явное нетерпение. Похоже, они устали и им хотелось поскорее уйти.
Не такой уж и успех.
Шквал вопросов постепенно сошел на нет. Слушатели ручейком потекли из лекционного зала. Даже юнец из первого ряда, ослепляя улыбкой и поблескивая многообещающим пенсне, пропускавший всех вперед, устал демонстрировать свою галантность и вышел вслед за остальными. И только господин Эдонс Дивер и его жена Гилен продолжали сидеть.
Не нужно было спрашивать, что они думают о ее лекции. За их одинаково поджатыми губами клокотала речь, которая могла бы уместиться в нескольких томах книги отзывов.
Аудиторию покинул последний слушатель, и Лизелл осталась один на один со своими родителями. Они продолжали неподвижно сидеть в последнем ряду окончательно опустевшего зала. Бессмысленно притворяться, что она их не видит. Тяжело вздохнув, Лизелл спустилась со сцены и вдоль рядов по ковровой дорожке нехотя пошла к ним.
