В мрачном молчании курили вожди свои калюти, сидя вокруг Костра Большого Совета.
Наконец самый старый из них, вождь чайеннов Волчий Плащ, сказал:
«Война».
«Да, война», — сказал Текумсе.
«Белых чересчур много, — сказал вождь северных ирокезов Ункас. — И у них оружие, которого нет у нас. Бессмысленно воевать с белыми».
Текумсе посмотрел на него, как на мышь, которая прячется в осенние листья.
«Мой брат Ункас предпочитает отсиживаться в берлоге, как старый мокве, потерявший интерес к охоте, и ждать, когда его поднимут охотники?»
Брови Ункаса вздрогнули, и он положил руку на томагавк.
«Нет, Текумсе. Ункас предпочитает найти новую берлогу».
«Которую белые обнаружат еще быстрее, чем старую?»
«Ункас найдет новую берлогу в лесах Канады».
Сидящий рядом с Ункасом вождь западных ирокезов Красная Куртка поднял руку.
«Я тоже пойду искать новую берлогу в Канаду».
И тогда наступила тишина. Страшная тишина, которую не нарушал даже треск костра. Даже дыханье людей не нарушало ее. Она распахнула крылья над головами собравшихся в типи и заслонила собою все. Земля перестала быть землей, и звезды уже не назывались звездами. И непроглядная тьма сомкнулась вокруг.
Сидящие у Костра Совета боялись шевельнуться. Они как бы застыли, неожиданно схваченные морозом. Ничего не осталось на свете, кроме тяжелого позора, который страшнее смерти.
Наконец встал Текумсе.
Голос его был спокоен, как будто ничего не произошло. Только глаза его смотрели поверх голов Ункаса и Красной Куртки и лицо слегка побледнело.
«Вы сказали все?»
«Да!»
«Идите».
И тут встал Быстрый Ручей, старый вождь виандотов.
«Веди нас, Великий Вождь. — сказал он. — Белых много, но со временем станет еще больше. Или теперь, или никогда!»
В эту же ночь виандоты были выбраны хранителями Великого Вампума[*], и племена, верные Текумсе, начали готовиться к войне.
Станислав замолчал.
Он не привык так много говорить. Кроме того, давало себя знать страшное напряжение последних двух суток. Если бы не выдержка, приобретенная в лагере Молодых Волков, он бы давно уронил голову на доски стола и заснул. Но сейчас его слушали, и слушали внимательно. И он должен был довести рассказ до конца. Лёнька подтянул к себе кисет, скрутил цигарку и закурил. Потом перебросил кисет через стол Станиславу.
— Кури. Не стесняйся. Как по-вашему табак?
— Кенин-кепик, — сказал Станислав.
— У нас в России это называется самосадом. Добрая штука. Лучше паршивых немецких сигарет. Затянешься — и душа замрет.
