— Есть у кого-нибудь вода?
Кругом молчали.
○
… Мутные тени, вокруг перестали плясать, стали отчетливыми, и он увидел деревья возле ручья, осиновые заросли, блеск воды и бобренка у себя в руках.
Бобренок умирал.
Маленькое пушистое тельце вытянулось на огрубелой ладони индейца, и только сейчас охотник почувствовал, какое оно легкое и как слабо бьется сердце зверька.
Бока бобренка судорожными толчками расширялись, потом западали надолго, и в такие моменты казалось, что Нана-Бошо, Великий Дух Животных, навсегда взял его дыханье. Но снова слабая дрожь проходила по тельцу, передние лапки сжимались в крохотные черные кулачки — и бобренок с едва слышным всхлипом делал вдох. Один раз он даже ухватился своими ручками за пальцы индейца и попытался приподняться. На мгновенье его глаза прояснились, сделались осмысленными, словно зверек в последний раз хотел посмотреть на лес, и на пруд, и на аккуратно обмазанную глиной хатку у плотины, где он родился и рос. Потом шейка его ослабла, он ткнулся носиком в ладонь охотника и снова задышал отрывисто и тяжело.
Индеец поднял голову и осмотрел тропу, ближайшие стволы тополей, молодые осиновые заросли на берегу ручья.
Он знал — здесь были белые. Бобровая ловушка сделана человеком другого племени, даже узел на скользящей петле завязан не так, как его вяжут красные охотники. Да и кто из Свободных мог нарушить Закон Чащи? Зарубки на деревьях ясно говорили, что у этой семьи бобров есть друг, который о них заботится.
— Амик, — прошептал индеец, поглаживая бобренка по спине. — Прости, брат амик… Я никогда не поднимал на тебя руку. Я постараюсь тебе помочь, маленький братец.
Он поднес бобренка к лицу и попытался передать ему свое дыханье, несколько раз дунув в черный носик. Бобренок всхлипнул и открыл глаза.
Индеец с ненавистью взглянул на ловушку, которая на языке белых называлась спрингпуль. Длинная жердь с противовесом выхватила зверька из воды за лапу, и, судя по всему, он провисел, умирая от боли и жажды, дня три. Только белые браконьеры делали такие дьявольские ловушки. Капканы, которые ставили охотники Чащи, убивали мгновенно. Свободные хорошо знали, что такое физическое страданье, и никогда не причиняли его другим, если этого можно было избежать.
— Ты будешь жить, амик, — пробормотал индеец, осторожно засовывая бобренка за пазуху. — Ты будешь жить, маленький братец.
○
… И опять вместо ручья и деревьев — серые пляшущие тени и тупая боль в голове, будто его самого вздернул спрингпуль.
