И тем не менее Эдвард начал подниматься. Пауэл остановил его:
— Куда вы?
— Там чердак, интересно взглянуть.
Глаза Пауэла блеснули.
— Как правильно, что вы идете впереди!
— Это почему?
— Потому что с вами не может случиться ничего плохого. — Эдвард с удивлением обернулся. — До тридцать первого марта еще несколько дней, — улыбнулся Пауэл. — Так что я — после вас.
Осторожно ступая по шатким ступенькам, они поднялись на чердак. Здесь тоже царило полнейшее запустение. Пол был усыпан битым стеклом. Там и тут валялись засохшие кисти, доски, бруски. К стенам были прислонены картины в старых, разбитых рамах.
Внимание Эдварда привлекло одно полотно. Вернее, то, что от него осталось. Живописный слой почти весь осыпался, виднелась грунтовка, но по тем немногим местам, где еще сохранились островки масляной краски, угадывался — во всяком случае, так показалось Эдварду — замысел художника: сюжет напоминал «Архитектурные фантазии на римские темы» Тальяферри, ту самую картину из собрания князей Анкизи. Эдвард помнил, что сегодня вечером ее будут продавать с аукциона.
Пауэл едва удостоил холст взглядом.
— Дорогой Форстер, я высоко ценю ваш интерес к живописи, но взгляните вон туда. Возле той стены есть нечто куда более интересное. Если не ошибаюсь, это ваша сумка. — Он показал рукой в угол. — Вот почему вы оказались здесь.
Эдвард бросился к сумке. Все содержимое было на месте — Эдвард сразу же убедился в этом. Похоже, ее даже не открывали.
Аукцион проходил в том же самом зале антикварного салона на площади дель Пополо, где Оливия недавно познакомила Эдварда с профессором Баренго. Народу здесь было еще больше, чем в прошлый раз. Запах дорогого парфюма и крепких сигар витал в воздухе.
Аукционер уже поднялся на трибуну.
— Любезные дамы и господа, сегодня у нас последний день торгов, и мы начинаем с номера семьсот пятнадцать. Два старинных столовых прибора для рыбы. Стартовая цена — тридцать тысяч лир.
Служитель ходил среди публики, демонстрируя на подносе приборы. Там и тут поднимались руки, каждый раз повышая цену. Аукционер тотчас переводил жесты на язык цифр:
— Тридцать одна тысяча… Тридцать две… Тридцать три… Тридцать три тысячи, господа… Пара столовых приборов для рыбы, эпоха Наполеона… Тридцать три тысячи… Еще раз — тридцать три тысячи лир… Продано!
Он стукнул молотком. Служитель что-то шепнул ему на ухо.
— Перейдем теперь к номеру семьсот семнадцать. Тальяферри — номер семьсот шестнадцать — мы представим немного позже. Итак, номер семьсот семнадцать. — Он указал на мебель, стоявшую на помосте. — Английский секретер, розовое дерево, лак. Начинаю состязание со ста пятидесяти тысяч лир. Сто пятьдесят тысяч лир, господа, за этот английский секретер прошлого века, розовое дерево, лак. Очень красивая вещь. Сто шестьдесят тысяч… Сто семьдесят… Сто восемьдесят тысяч… Сто восемьдесят… Продано!
