На девушке была надета белая рубаха в знак скорби по дяде — ведь она ехала на могилу.
— Возьми у батьки одежку потемнее, накройся, — велел Явор. — Нечего тебе лебедью белой в степи светиться.
Сам он был покрыт зеленым плащом вместо привычного красного, рубаха на нем была из серого полотна, сапоги из простой коричневой кожи. Только с двумя серебряными гривнами на шее он не расстался — они были, и знаками его чина, и наградами за доблесть. Медвянка послушно убежала в дом, не возразив, а на двор вышли Надежа и Лелея. Хозяйка несла широкий горшок с блинами, мешок с пирогами и вареными крашеными яйцами. Она принялась было наставлять Явора, чтобы он получше смотрел за Медвянкой, но Надежа прервал жену.
— Да будет тебе, мати! Он и сам знает. Он десяток воев в битвы водил, неужели с одной девкой не управится?
— Не скажи, батюшко! — возразила Лелея. — С одной девкой шальной и тысяцкий не управится!
Явор усмехался украдкой, слушая их спор, и в душе готов был принять сторону Лелей. Управиться с Медвянкой трудно, но он раз уж взялся, так управится!
Надежа заметил его усмешку и усмехнулся в ответ, украдкой от жены подмигнул Явору на плеть, которую сам подарил после случая с Молчаном. Явору одному на свете он без боязни доверял свою любимую дочь, зная, что тот не будет с ней ни слишком суров, ни слишком мягок.
— Сама верхом поедешь? — спросил Явор у девушки, когда она вышла, покрытая отцовским коричневым плащом.
— И не думай! — воскликнула в ответ Лелея. Она хотела взмахнуть руками, но они были заняты, и городничиха встряхнула своими припасами. — Ей коня дать — она на нем прямо к печенегам и ускачет! Ты ее взялся везти, так сам и вези!
Явор повел плечами: сам так сам. На его свист из ворот воеводского двора выбежал конь, оседланный и готовый в дорогу. Лелея распихала по седельным сумкам свои угощенья, а Явор поднял Медвянку и посадил перед седлом. Она отвела глаза, но положила руки ему на плечи, и его бросило в жар: девку словно подменили! Что за шутки шутят Лада и Ярило? Явор старался сохранить невозмутимый вид, но это ему давалось нелегко.
Под ленивое тявканье первых проснувшихся собак десяток Явора проскакал по улицам детинца и Окольного города. Ворота были еще закрыты, и гридям пришлось крепко постучать в двери избушки, пока заспанные воротники в одних рубахах и портах не вышли открывать. На Медвянку, сидящую на коне Явора, они посматривали с изумлением — не мерещится ли спросонья?
