Явор и сам не понимал, что с ним происходит. Та неведомая сила, которую Обережа влил в него и которой отогнал от него смерть, теперь разом вскипела в его жилах, подняла и понесла. Словно забыв о ранах и слабости, Явор отбросил одеяло, оправил рубаху, спустил ноги с лавки и встал. Все в клети смотрели на него, замерев, словно на их глазах сам Святогор разбил каменные доспехи и вышел на волю из горы.
В первое мгновение у Явора закружилась голова, он покачнулся, но удержался на ногах. Медленным и твердым шагом он пересек истобку и гридницу, прошел через сени на крыльцо, и никто даже не сунулся его поддерживать — такая сила была в его движениях. «Его Перун несет! » — мелькнуло в голове у Медвянки. Явор не чувствовал ни боли, ни тяжести, он ощущал несущую его чужую силу. Теперь он узнал, как бьются рыкари, в одиночку одолевающие десятки врагов и не замечающие ран.
И перед воротами Явор увидел их — сквалыжника Добычу, нахального и бессовестного, тощего чужого мужика с наглыми голодными глазами — точь-в-точь зимний облезлый волк. Ради этих людей он выходил в поле, а они теперь занесли кулаки над всем, что было сильного и священного. В глазах Явора они были врагами хуже печенегов — еще подлее и презреннее.
Ступив через порог на крыльцо, Явор пошатнулся, сделал шаг и вцепился в резной столб.
— Куда? — хрипло спросил он, и его изменившийся голос ужаснул, как голос из могилы. — Обережу вам? Разлаялся, пес сквалыжный! Да я и с саней встану, а тебя уйму!
Добыча, к которому были обращены эти слова, сам побледнел и задрожал под этим страшным взглядом, попятился. С ним подались назад и остальные.
Чудеса сегодня так и сыпались на головы белгородцев, одно страшнее другого!
— Кто смел, через меня ступит, тот Обережу тронет, — задыхаясь, отрывисто и грозно выговорил Явор. — А пока я жив — не дам!
Добыча еще попятился и спиной вытеснил подручников со двора. Самые крикливые онемели под страшным взглядом Явора, самые глупые поняли, что затеяли безумное дело. Никакие слова не образумили бы их толковее: ведь Явора чуть не с саней поднял тот самый Обережа, которого они сейчас яростно обвиняли в бессилии и зловредности. Сила, исцелившая поединщика, не могла быть злой. Все видели, как Явор бился, — его сила не могла быть от дьявола, сидящего в бездне. И ни один здоровяк не посмел бы оттолкнуть его, едва стоящего на ногах, — таких святотатцев земля не носит.
Толпа разом ослабела, как волна, разбившаяся о берег; епископу не достать Обережи, пока у него есть такой защитник, пусть даже один против всех!
