— Чего надобно? — Сам тысяцкий Вышеня вышел на гульбище терема, так что мог поверх тына видеть площадь и сам был виден всем. Не зная причины шума, тысяцкий был сильно встревожен этой смутой, но держался твердо и властно, ничем не выдавая тревоги. При виде его толпа сама собой притихла. — Что, собачьи дети, смуту затеяли? Вот я псов на вас спущу! — пригрозил он, гневно хмуря брови.
— Не смуту, воеводо-батюшко, а хотим бесомольство из города вывести! — закричал в ответ Добыча. Его тщеславия нельзя было погасить одним окриком. Сейчас было его время отличиться, и Добыча не упустил случая. — Отдай нам ведуна, он у тебя схоронился в гриднице. А более нам ничего не надобно.
Во дворе услышали их требования. Некоторое время было тихо, только неясные восклицания, то ли спор, то ли просьбы и уговоры, долетали из-за тына. Толпа ждала — не брать же приступом воеводский двор! И вот ворота со скрипом стали отворяться. Добыча, Кошец и человек пять самых яростных крикунов ринулись было во двор и вдруг застыли, задние натолкнулись на передних. На крыльце вместо Обережи стоял Явор. Под его рубахой были заметны многослойные складки плотной повязки на груди и плече, через щеку и подбородок тянулся кривой шрам с темной коркой подсохшей крови. Он сильно изменил лицо Явора, и при взгляде на него холодело в груди. Светлые волосы Явора слиплись, загорелое лицо побледнело и осунулось. Он тяжело дышал, а глаза его смотрели исподлобья на крикунов таким страшным ненавидящим взглядом, что люди ахнули и попятились. Казалось, вся его отвоеванная у смерти сила обратилась в эту ненависть, и взгляд его поражал ужасом, как огненное копье-молния. По сторонам Явора виднелись бледные лица Медвянки и Сияны, сам тысяцкий стоял на гульбище, изумленно приоткрыв рот. Явора считали мало что не убитым, и его появление поразило всех, как громовой удар.
Когда крики толпы с угрозами Обереже долетели до гридницы и до истобки, челядинцы побежали затворять двери, кмети схватились за оружие. Сам Обережа встал с лавки и взял свой посох, Медвянка и Сияна бросились удерживать старика.
— Сейчас я горлодеров-то уйму! — грозил Велеб, направляясь к порогу.
— Нет! — вдруг хрипло, но твердо сказал Явор. — Я сам!
Обернувшись на его голос, потрясенная Медвянка увидела, как он вдруг разом сел на своей лежанке и выпрямился, быстро и упруго, как здоровый. Медвянка вскрикнула от неожиданности: еще утром он едва поднимался, когда она подносила к его губам ковшик с водой.
