Напоследок Обережа влил в рот Явору отвар тысячелистника, смиряющий кровотечение, и просидел около него всю ночь, никого не пуская в истобку.
Даже Медвянку Обережа не велел пускать.
— Дух его теперь в воле божией, человечьи руки ничем более помочь не могут, — сказал он, выйдя к ней в сени. — Посидеть с ним я сам посижу, а тебя не пущу. — уж больно ты беспокойная. Он хоть и без памяти, а слезы твои почует, и дух его огорчится.
— Я не буду плакать! — лепетала Медвянка, но даже теперь не могла остановить слез. Ей казалось, что и ее жизнь висит на тоненьком волоске, который каждый миг грозит оборваться.
— Да что же ты теперь еще можешь? Твое дело девичье — плачь, моли богов за него. Поди домой, а как он в память воротится, я тебя кликну.
Медвянка не стала спорить с волхвом, но и домой не пошла. Она не хотела уходить от Явора, словно в нем был источник ее жизни, и всю ночь просидела в сенях у дверей истобки. Родители пытались увести ее домой, но она не слушала их утешений и уговоров, а ловила слухом сквозь бревенчатые стены, как Обережа мягко ходит по истобке, вполголоса бормоча что-то, и как тяжко дышит Явор, бессознательно стремясь остаться в земном мире, где столь многие нуждаются в нем. В беспрестанных мольбах к Велесу и Макоши Медвянка клялась, что никогда больше не взглянет ни на какого другого парня, никогда не станет смеяться над Явором, а сделает все, чтобы быть ему хорошей женой. Да и как можно иначе? Теперь, когда Медвянка столько пережила и чуть не потеряла его, Явор уже казался ей лучше всех на свете, самым сильным, самым умным и даже самым красивым. Ничего не могло быть лучше его сломанного носа и сросшихся бровей. Теперь он был дорог ей не за достоинства и не за ту защиту, которую он мог ей дать, а просто ради него самого; ей казалось, она любит его просто за то, что он живет на свете. Пусть он только живет — ничего другого Медвянка не просила у богов.
Закрыв глаза и прижавшись лбом к бревенчатой стене, отделявшей ее от Явора, Медвянка думала о нем, вызывала в памяти его лицо, голос, тепло и силу его рук, старалась оживить в сердце его образ и тем призвать назад дух, заблудившийся между мирами. Телом Явор был на земле, искра жизнеогня еще тлела в нем, но дух покинул тело и стоял у ворот Перунова Ирья. Однако ворота не откроются перед ним, пока в теле теплится жизнь. Это страшнее мгновенной смерти — так становятся упырями. «Ты же говорил, что мы с тобой никогда не разлучимся, так не оставляй же меня, вернись! — звала Медвянка своего жениха. — А не можешь воротиться — так возьми меня в собой. Я с тобой на тот свет пойду, там тебе женой буду, а здесь мне без тебя все пусто». Не на этом свете, так пусть хоть на том сам Отец Небесного Огня наречет их мужем и женой, и тогда они будут вместе всегда. В стране вечной радости предков печенежская сабля не сможет разлучить их.
