До чего обманчивы девичьи “люблю!”. И даже “очень люблю!”. И даже “совершенно не могу без тебя!”.
До чего легко они сменяются таким же горячим “не люблю!”, “оказывается, не люблю!”, “люблю, но не тебя...”. До чего легко!
Я был уверен, что на такое способен кто угодно – только не Таня! Больше, чем себе, верил ей!
Конечно, мы ссорились иногда, но ведь все ссорятся. И даже при ссорах я ни разу не обижал ее. Это немыслимо – обидеть Таню. Она для меня святая. И отлично знает это.
Почему же письмо? За что?
Может, я действительно неудачник и прав Женька Верхов? Я назвал его тогда, зимой, подлецом. Негромко. Никто больше не слыхал. Мы вдвоем говорили. А он отшатнулся и побледнел, и глянул на меня своими темными глазами бездонно и ненавидяще, и напророчил:
– Ты просто неудачник, Сандро! Тебя всегда будут преследовать неудачи! И ты это понимаешь и потому завидуешь!
А я не завидовал – презирал его. Он выдал за свое изобретение то, что удалось найти мне, – эти самые коэмы, коробочки эмоциональной памяти, которые сделали его знаменитым.
Он, правда, не смог довести их до конца.
А я был близок к концу. Но все бросил. Противно стало.
Таня тогда спорила со мной. Вовсю.
Мы бродили по хрустящему снегу парковых аллей, и она допытывалась:
– Почему ты молчишь? Почему громко не скажешь правду? Кончился бы этот кошмар!
– Не вижу кошмара.
– Но ведь тебя обокрали!
– Идея – не собственность. Кстати, это и не моя идея. Ты же сама подкинула мне книжку того фантаста. Двухсотлетней давности. Это его идея.
– Но ведь Женька знал, что ты работаешь... Он поступил нечестно, подло! И я, как дура, все ему разболтала!
– Это дело его совести. И, пожалуйста, не называй себя дурой.
– Шур! А если я скажу всем то, что не хочешь говорить ты?
