– Чей?
– Господи... Бискотта! Не, тоже не то... Ты знаешь, такого толстяка, похожего на яйцо всмятку?
– Кончай трепаться, у нас есть более важные дела.
Пино, которого флюс сделал очень неразговорчивым, решает все-таки высказать свою точку зрения. Она ясна и полна здравого смысла.
– Я считаю, – говорит он, – что весь этот шум поднят из-за ерунды. Кого убивает маньяк? Проституток, разве не так? Так чего надрываться, ловя его?
– Старик, – вздыхаю я, – твой гуманизм всегда приводил меня в замешательство. Когда ты молчишь, то можно забыть, что твои мозги давно разжижились. Дай бог, чтобы у тебя появился флюс и на второй щеке, тогда ты, может быть, не сможешь говорить.
Он насупливается. Берю осушает стакан, который ему принесли, за куда меньшее время, чем потребовалось бармену, чтобы его наполнить.
– Ну что, – спрашивает он, – старый козел взвалил это дело на нас?
– О руководстве можно бы и попочтительнее, – замечает Пакретт, откровенно осуждающий манеры своего нового коллеги.
– Слушай, ты, сядь и засунь себе свечку сам знаешь куда! – Он разражается громким смехом. – Нет, вы только посмотрите! Месье провел двенадцать лет – не решаюсь назвать это жизнью, – щупая шлюх, и еще хочет меня учить! – Его тон поднимается. – Запомни, крысиная задница, уроки вежливости я только раздаю, но никогда не беру.
– Успокойся, – стонет Пино.
– Нет, – отвечает Берю, который боится успокаиваться, потому что его приступы ярости длятся недолго, – нет, я не успокоюсь. Какая-то дешевка из «нравов», до костей пропитавшаяся лекарствами, какой-то фраер, убивающий первого встречного, потому что боится, что не сможет его арестовать, полупокойник еще учит меня, как разговаривать!
– Позвольте, – блеет Пакретт, чье лицо искажено от бешенства.
– Я позволю тебе только одну вещь, – заканчивает Берю, – оплатить мой следующий стакан!
– Я не собираюсь дольше терпеть это, – заявляет инспектор, вставая.
– Месье строит из себя дамочку из высшего общества, – не унимается Мамонт. – Вам надо пойти в мойщики туалетов, мадам, если у вас такое ранимое сердце.
Я удерживаю Пакретта за руку.
– Садитесь, старина. А ты, Берю, закрой пасть. Ты не на базаре.
– Я попрошу перевода, – уверяет Пакретт. – Такие издевательства просто невыносимы. Я не могу...
Берю собирается сказать ему новую гадость, но я отвешиваю ему под столом удар ногой, которым можно свалить обелиск.
Он дает пожирателю пилюль излить свою душу, после чего мы можем перейти к серьезным вещам.
