Кроме пушки, в ридикюле лежат водительские права девушки, документы на машину, восемь однофунтовых купюр и маленький ключик. По-моему, он не, от дверей Стингинес Кастла, где замки размером с почтовый ящик. В общем, нападение принесло двойную прибыль, и Жирдяй в очередной раз оказался на высоте.
– Отличный день, Толстяк, – говорю я, хлебая виски прямо из горлышка.
– Отличный, если не считать того, что мне вышибли зубы. Чем я теперь буду жрать?
– Не хнычь, тебе будут варить вермишель. Кроме того, коль скоро ты так хорошо поработал, я сделаю тебе подарок.
– Это какой? – с надеждой спрашивает он.
– Я беру тебя к себе на службу.
– А тебя не затруднит объяснить немного подробнее?
Я ему рассказываю о полученном приглашении и стратегической хитрости, которую придумал, чтобы ввести Толстяка в Стингинес Каста.
Беззубый начинает возмущаться:
– Я только завалил такую богиню любви, как мадам Мак-Хантин, а ты хочешь, чтобы я заперся в тюрьме! Да еще изображал из себя лакея! Я, Берюрье! Да я не нагнусь, чтобы поднять платок бабы! Это против моих принципов! Берюрье – шестерка! Ты чЕ, Сан-А, переутомился? Берюрье в роли выносителя горшков! И ты хочешь...
Я пользуюсь тем, что он переводит дыхание, чтобы рявкнуть:
– Прекратить балаган! Инспектор Берюрье, вы здесь находитесь на задании и сделаете все, что прикажет ваш начальник. И без малейшего признака недовольства, иначе узнаете, где раки зимуют!
Побежденный, как и всегда, он сбавляет тон, но все равно продолжает протестовать:
– Ты меня знаешь, Сан-А, работа меня не пугает. Я не отказываюсь играть роль, когда это нужно. Доказательство – сегодняшний день. Попроси меня ради дела одеться кем угодно: агентом похоронной компании, генералом, депутатом, сутенером, если надо – пожалуйста, но только не лакеем. Это невозможно, Тонио! Согласен, я не слишком умен, может быть, я рогоносец. Я слишком много пью и не слишком часто мою ноги, опять-таки согласен. Но у меня все-таки есть чувство собственного достоинства.
Мы приезжаем в Майбексайд-Ишикен к открытию магазинов, чтобы купить моему слуге подходящую одежду. После долгих поисков (шотландцы мелковаты) мы находим для Берюрье черные брюки, белый пиджак и черный галстук-бабочку. Он грустит, как будто это приготовления к похоронам его коровы, и позволяет обрядить себя а-ля лакей из хорошего дома с трогающей меня покорностью.
Пополнив его гардероб, мы возвращаемся в Стингинес, чтобы проститься с людьми из «Большого отеля щедрого шотландца». У Кэтти слезы на глазах, а мамаша Мак-Хантин краснеет, как благородная девица, чей рыцарь (то бишь Берю) отправляется воевать на Святую Землю. Только хозяин гостиницы не грустит. Наше французское нашествие было ему не по душе.
