— Ох уж эти слова, слова, слова! — сказала Вирсавия Андреевна, глядя куда-то мимо меня. — Когда я выходила замуж, то была наивна настолько, что и не догадывалась об особенностях собственной физиологии. И философские темы для меня были тайной за семью печатями. Да и сейчас я несильна в них. Просто научилась слушать собеседников, вовремя кивать и болтать глупости, выдавая их за личные взгляды.
— Вы слишком беспощадны к себе, — сказала я. Мне надо было разобраться со всеми чувствами, на меня обрушившимися, и, если честно, мне хотелось, чтобы Вирсавия Андреевна поскорее ушла.
А вы, моя милая Анна Николаевна, слишком счастливы, — в ответ сказала она. — И не метайте в меня огненных взглядов. Если я не скажу, то кто вам скажет? Будьте осторожней.
— Счастлива? — повторила я, словно ища себе оправдания.
— Я говорю о дачном климате! — тонко улыбнулась Вирсавия Андреевна. — Он улучшает и цвет лица, и настроение. Однако люди предпочитают видеть вокруг себя слабых и болезненных. Так что хотя бы вуалируйте свое здоровье. Мне пора! Сегодня вечером я уже уеду. Боюсь, что увидимся мы с вами теперь только осенью!
Я смотрела ей вслед: как она шла по песчаной дорожке — красивая, тонкая, наблюдательная, и почему-то мне казалось, что под ее модным платьем надета власяница, а ноги ее босы и что она очень хорошо чувствует каждый мелкий камушек, каждую песчинку своими ступнями.
Разговаривать со своим отражением в зеркале — глупейшее занятие, но иногда я к нему прибегала:
— Мне надо что-то сделать, — сказала я точно такой же даме. И она кивнула. — Мне надо разобраться во всем — и чем скорее, тем лучше. Вадим Александрович ко мне приходит каждый день, и я ему не безынтересна. И Боже мой! мне приятно быть с ним. — Дама в зеркале улыбнулась чарующе. — Как много бы я отдала за то, чтобы он был со мною еще чаще! — Дама опустила ресницы, но было видно, что ей интересна предложенная тема. — Вадим Александрович всегда любезен и весел. С ним так хорошо, что сердце замирает и дрожит!..
Дама примерила серьги.
— Хорошо! — успокоила ее я. — Может, сегодня в этих серьгах появиться? Помнится, Николке они нравились. Только Николка сейчас в учебных лагерях, до самого выпуска из училища. Даже не попрощался со мною, прислал записку, да и ту сердитую. Верно, злится на меня. А что сердиться? Он мне брат, и все наши глупые поцелуи в моей спальне не больше чем шалость. Вадим Александрович — другое дело.
Дама уже примеряла такую же нитку жемчуга, что и я, немного обнажила грудь, оценивая матовый блеск на коже.
