Строкер, который как раз наливал кому-то из посетителей мёд, стоя за прилавком, равнодушно буркнул:
– Что ж, привыкай не огрызаться, коли тебя кто и поддразнит. Так уж вам, калекам, суждено от Бога. – Тут взгляд его остановился на кружке, к которой посетитель уже протягивал руку. – А у лудильщика был? – гаркнул он, вспомнив, из-за чего, собственно, я очутился на дороге и угодил в переплёт. – Кружку мою принёс?! Ах, чтоб тебе провалиться!
Я и слова не успел вымолвить в своё оправдание, как Тэсит, шагнув вперёд, с поклоном произнёс:
– Позвольте мне это для вас сделать, сэр.
Строкер что-то неразборчиво буркнул ему в ответ, и Тэсит поспешно выскользнул за дверь.
Маделайн, которая тем временем принялась хлопотать надо мной – обмывать мне лицо тряпкой, смоченной в воде с уксусом, и перевязывать раны, – проводила его взглядом и восхищённо вздохнула:
– Что за славный паренёк! Тебе здорово повезло, Невпопад, что именно он оказался рядом, когда эти негодяи на тебя напали.
– Знаю, ма.
– Насмехаться над малышом, которому и без того несладко живётся! Дети бывают так жестоки, сынок!
– Знаю, ма.
– Но ты... Забудь о них, дружок, как если б их и на свете не было. – Голос Маделайн звучал уверенно и твёрдо. – Они тебе не ровня. Ты... Ты избранник судьбы, Невпопад. Тебе суждено свершить великие дела. Да, великие!
– Знаю, ма.
На душе у меня было скверно. Я теперь смотрел на Маделайн совсем иначе, чем прежде, я прозрел благодаря мерзкому Скриту, и это повергло меня в тоску и смятение. Из всего сказанного мальчишками, даже из уклончивых ответов Тэсита на мои прямые вопросы следовал неутешительный вывод – моя мать, в отличие от большинства других женщин, с точки зрения окружающих является особой, заслуживающей презрения. Потому как ведёт себя недостойно. В течение нескольких ближайших дней я пристально наблюдал за тем, как с ней обходятся те, кто нас окружал, – Строкер, посетители, другие служанки, и то и дело убеждался в справедливости своих умозаключений. Её все презирали. Меня душила ярость, объектом которой стали, как это ни странно, не те, кто выказывал ей неуважение, а она, дававшая им для этого повод.
Неделей позже я решил претворить те чувства, которые меня обуревали, в действия. Мать залучила к себе очередного клиента, а я, буркнув, что в нашей каморке слишком уж холодно, отправился ночевать в конюшню. Там, в ворохе сена, в компании множества лошадей и в самом деле было намного теплей, чем у нас с Маделайн. Ей это моё желание наверняка показалось странным, но она ничего мне не сказала. Поэтому, когда её кровать рухнула на пол – не иначе как в кульминационный момент соития, – я находился на безопасном расстоянии. Но, правду сказать, совсем недолго. Вскоре я услыхал сердитый голос Маделайн, звавшей меня:
