Я не устану повторять: человеческие чувства грязны, необузданы и злы; кроме того, они исключительно, слабы и никогда им не одержать победы над страстями, которые им противостоят, никогда не справиться им с элементарными потребностями; возьми, например, осажденный город, за стенами которого голодные люди пожирают друг друга. Что такое человечность? Это просто сентиментальная выдумка, не имеющая ничего общего с Природой. Ваша человечность – это плод страха, дебильности и глупого предрассудка. Можно ли наплевать на тот факт, что именно Природе обязаны мы нашими страстями и нашими нуждами? Или на то, что в поисках своего выражения эти страсти и нужды вступают в абсолютное противоречие с человеческими добродетелями? Следовательно, добродетели чужды Природе, это не более, чем вульгарные плоды нашего эгоизма, который запрещает нам вступать в конфликт с окружающими нас людьми, чтобы лучше и ловчее использовать их для нашего собственного удовольствия. Но человек, не боящийся преследований, не станет подчиняться навязанному долгу, который выполняют лишь трясущиеся трусы. Нет, и ещё раз нет, Жюльетта, не существует такого понятия как искренняя жалость и вообще нет такого чувства в нашем сердце. В те редкие моменты, когда начнут одолевать тебя судороги сочувствия к ближнему, остановись и прислушайся к своему сердцу, и тогда из самых потаенных его глубин ты услышишь тихий голос: «Ты проливаешь слезы при виде горя своего несчастного соседа, но слезы эти – свидетели твоей собственной никчёмности и боязни оказаться ещё несчастнее, чем тот, кого ты жалеешь». Так кому принадлежит этот голос, как не страху? А что порождает страх, если не себялюбие?
Посему вырви с корнем это мелкое чувство, как только оно проклюнется, иначе оно наполнит тебя скорбью и печалью, потому что всегда рождается из сравнения, невыгодного для тебя.
Подумай над моими словами, милое дитя, и когда твоя очаровательная головка осознает всю никчемность и даже преступность бескорыстных братских связей между твоим «я» и прочими смертными, ты сможешь гордо заявить вслед за философом:
Почему должна я колебаться, когда самое неподдельное, самое ощутимое удовольствие доставит мне поступок, который будет причиной страданий моего ближнего? В самом деле, почему, если заранее известно, что, совершая его, я делаю плохо другому человеку, а отказываясь от него, обязательно сделаю плохо себе? Лишая соседа жены, наследства, детей, я, конечно, поступаю с ним несправедливо, но лишая себя вещей, от которых получу высшее наслаждение, я поступаю точно так же по отношению к себе; и если придется выбирать из этих двух несправедливостей, разве буду я врагом себе и не предпочту свое удовольствие и свой интерес? Только сочувствие к другому может помешать мне поступать таким образом, но если уступка этому чувству может иметь для меня ужасные последствия – лишить меня радостей, которых я так жажду, – я должна собрать все свои силы и излечиться от этого опасного, этого разрушительного предрассудка, не дать ему проникнуть в мою душу. Как только я в этом преуспею – а в том, что преуспею, я уверена, если постепенно приучу себя к чужим страданиям, – тогда я буду повиноваться лишь своим страстям, не буду страшиться угрызений совести, ибо угрызения – всего лишь плод сочувствия, которое я навсегда изгнала из своей души; поэтому буду следовать своему призванию и своим наклонностям, буду ставить собственное благополучие превыше всех чужих несчастий, которые уже не трогают меня. В конце концов, я знаю самое главное: брать от жизни все, что только возможно, пусть даже расплачиваясь за все это чужими страданиями, так как любить других больше, чем себя – значит нарушить первейший закон Природы и посягнуть на здравый смысл.
